2

Граф вернулся.

— Я дал жене порошок, — коротко сообщил он. — И сказал слугам, что мы хотим побыть одни. Вы правы, в таком истеричном состоянии Хенриетта тут же начнет кричать во весь голос. Я нашел одну маленькую игрушку, которую мой сын обычно держал в руках во время сна. Все остальные вещи постирали.

Суль взяла у него мягкую тряпичную куклу.

— Игрушка, это хорошо. Можно мне присесть?

— Разумеется. Простите, что я столь невнимателен!

Она села.

— А теперь я попрошу Вас помолчать.

В комнате воцарилась мертвая тишина. С улицы не доносилось ни звука. Все вокруг замерло. Суль поднесла к лицу тряпичную куклу. Она сидела неподвижно с закрытыми глазами.

Наконец она заговорила. Голос ее был монотонным, она почти шептала:

— Мрак… холод. Тупик.

Графу не терпелось спросить, жив ли он, но он обуздал свое желание.

— Он спит, — сказала Суль. Голос ее опять стал нормальным. — Может, он без сознания, я не знаю. Я ощущаю страх, сильнейшую опасность, одиночество. Но старик ничего не замечает.

«О, Господи…» — подумал граф Страленхельм. Все мысли вылетали у него из головы, все было так необычно, ведь эту женщину, давшую ему сомнительную надежду, он, собственно, должен был осудить. Что ему делать? Нет, прежде всего он отец. Профессия здесь не имела значения, все умерло в этот миг.

И все же совесть мучила его. Он не хотел ни о чем думать, но тяжелые мысли не оставляли его. Как следовало поступать со всеми женщинами, которых он приговорил к смерти без всякой жалости, во имя справедливости?

Суль заговорила. Это был и вопрос к присутствующим, и обращение к самой себе:

— Он белокур. У него тонкие, пушистые волосы. Ему примерно один-два года. Думаю, скорее, два. Он одет в бархатный костюмчик пурпурно-красного цвета. Широкий кружевной воротник…

Граф бросил вопросительно-изумленный взгляд на Дага.

— Я ничего не говорил ей, — шепотом ответил Даг.

Казалось, эти слова вдохнули в несчастного отца новые силы: спина его выпрямилась, в глазах, ввалившихся от бессонных ночей, загорелась надежда. Он был намного старше своей жены, аскетически худой, хорошо сложенный, с пронзительным взглядом. Он с восхищением смотрел на свою удивительную гостью.

Суль была довольна. Она реализовала свои способности, она была центром внимания. Но ее беспокоило состояние ребенка, нервы ее были напряжены.

— Надо спешить, — нетерпеливо сказала она. — Дело неотложное!

— Но где он? — вырвалось у графа.

— Не знаю, — отрезала Суль, уже больше не контролируя свои манеры.

— Его кто-то увел?

— Нет, я не вижу никаких следов злодейства. Молчите, я что-то нашла!

Граф уже настолько был увлечен делом, что не обращал внимания на тон, которым разговаривала с ним Суль.

Даг был горд за сестру, но в то же время озабочен возможными последствиями происходящего. Они росли вместе, он был свидетелем необычайного дара Тенгеля и Суль, но все-таки он никогда не был с ними по-настоящему близок. Все это было не свойственно ему самому. Он вдруг заметил, что сидит, сжав кулаки. Чего, собственно, добивалась Суль? Хоть бы это все кончилось по-хорошему!

— Я вижу засов, — сказала она, нервно теребя скатерть. — Засов, который закрыт.

— Кто-то запер его изнутри? — сдавленно произнес отец ребенка.

— Нет, там темно…

Ему хотелось спросить, как же она видит все это, если там темно, но он опасался, что вопрос его окажется слишком наивным.

— Он сам запер себя изнутри, — ответила она. — И он не может открыть его.

Граф сидел, как на иголках. Его глаза были широко раскрыты, как у безумца.

— Он в доме?

Суль медлила с ответом.

— Не думаю. Я не знаю этой местности, но он где-то рядом, такой малыш далеко не уйдет! Как он пропал?

— Я был в своем кабинете, расположенном рядом с этой комнатой вместе с Дагом, который читал. У моей жены были в гостях две подруги — они болтали в гостиной. Мальчик сидел здесь на полу и играл. Няня была наверху, в детской, наводила там порядок. Спустившись вниз, чтобы забрать мальчишку, она принялась звать его, и тут дамы впервые обнаружили, что наш сын пропал.

  7