Лёгкий, ненавязчивый романчик 
70 
Приводимые в движение нажатием на пластину в стене тяжелые двери реанимационного отделения находились прямо напротив комнаты ожидания. За ними можно было наблюдать сквозь стеклянные стены, а пока не сменился медперсонал – слушать разговоры державших ночную вахту родственников – либо отчаянно надеявшихся, что их близкие выживут, либо ожидавших конца – и почерпнуть от них кое-какую информацию. Находиться в этой комнате ожидания было все равно что тесниться в лисьей норе. Каждый из присутствующих находился в кризисной ситуации, и информация из них текла рекой.
Саймон отыскал свободное место, откуда просматривались двери реанимации, сел и, упершись локтями в колени, склонил голову. Всей свой позой он выражал отчаяние, которое было преобладающей эмоцией в комнате ожидания и с которой успел подружиться каждый из присутствующих. Впрочем, голову он держал не так уж низко – чтобы не упускать из виду двери реанимации.
Он ни с кем не встречался взглядом, не смотрел по сторонам, а просто сидел один – ну просто мученик. Через минуту седая женщина слева от него сочувственно поинтересовалась:
– У вас здесь кто-то из близких?
Речь, разумеется, шла о реанимации.
– Мать, – через силу ответил Саймон, не опасаясь попасть впросак – ведь в реанимации всегда полно пожилых. К тому же преданные сыновья всегда располагают к себе окружающих. – Инсульт. – Он с усилием сглотнул. – Обширный. Сказали, что, возможно, изменения в мозге… необратимы.
– О, это ужасно. Мне очень жаль, – отозвалась женщина. – Но вы все же не теряйте надежду. Мой муж – строительный рабочий. Месяц назад он упал с четвертого этажа, переломал себе все, что только можно. Я уж думала, все, конец. – При воспоминании о пережитом женщина не смогла сдержать предательской дрожи в голосе. – А я перед этим все уговаривала его уйти на пенсию, и он наконец пообещал, что в следующем году бросит работу. И вот вам, пожалуйста. Врачи сказали, что ему теперь и про рыбалку, и про охоту лучше забыть, а они с сыном как раз собирались. Никто не ожидал, что он выживет, но все пока ничего, и на следующей неделе его даже думают перевести в общее отделение.
– Это хорошо, – пробормотал Саймон, опуская глаза на свои руки. – Я за вас рад. Но моя мать… – Прервавшись на полуслове, он сокрушенно покачал головой. – Она слишком долго пролежала одна. – Он подпустил в тон немного раскаяния – надо же было как-то оживить сюжет. – Ее сейчас обследуют, но если мозг погиб, то…
– Даже самый лучший врач не знает все о человеческом организме, – вмешался в разговор дородный малый с красным лицом, сидевший по другую руку от женщины. – Две недели назад в больницу привезли женщину, пострадавшую в автокатастрофе – съехала с дороги и наткнулась на дерево. Ей насквозь проткнуло грудь.
Вот оно, то, что ему нужно. Даже в реанимацию заходить не придется. Саймон встрепенулся, но не выдал эмоций лицом. Дреа. Вне всякого сомнения, она. Напряжение, сковывавшее его тело, мгновенно улетучилось – что-то екнуло в его груди, он словно несся с «американских горок», но уже в следующую минуту его сковал ужас. В каком состоянии может быть человек после такой страшной аварии? Сможет ли она функционировать? Ходить, говорить? Будет ли узнавать окружающих? Саймон попытался сказать что-то и не смог. Горло сдавило так, что стало трудно дышать.
Женщина сочувственно потрепала его по руке, ей показалось, что он готов разрыдаться. Этот простой жест участия тронул Саймона до глубины души. Никто и никогда не смел коснуться его, тем более так легко и просто. В нем всегда было нечто, заставляющее других держаться на расстоянии, от него всегда веяло холодом и смертью, но женщина этого, очевидно, не замечала. Впрочем, Дреа тоже к нему прикасалась – клала руку ему на грудь, прижималась к нему всем телом и с какой-то необузданной страстью целовала его, прильнув к нему своими нежными и жадными губами. Вспомнив это, Саймон сглотнул комок в горле, и судорога отпустила его настолько, что он смог наконец заговорить.
– Я, кажется, что-то читал об этом в газетах, – солгал он, давясь словами.
– По словам врачей, когда они прибыли на место, она была мертва. И только когда они уже стали собираться, вдруг один из них услышал, что она дышит. Хотя они уверяли, что вначале пульс у нее не прощупывался, а появился потом. Внезапно. Им пришлось перепилить сук, чтобы женщину можно было уложить в машину: если бы они стали его вытаскивать, то причинили бы еще больший вред. К тому же сук этот как-то сдерживал кровотечение, зажимая аорту, и начни они его тащить, женщина умерла бы от потери крови. – Толстяк сложил руки на массивной груди. – Они были уверены, что наступила смерть мозга, но все обошлось. Рану ей заделали, операция длилась восемнадцать часов, и вот теперь ее перевели из реанимации… дня три, что ли, назад?
70 
