очень нудно 
131 
У моей клетки кёниг задержался надолго. Он разглядывал меня с детским любопытством и, вытянув руку, капризным тонким голосом спросил:
— А почему она голая?
Потому что никто не подумал поделиться со мной одеждой. И Пиркко мягко ответила:
— Она ведь нежить.
Ее супруг дернулся и повис в руках рабов, разом вдруг утратив интерес.
— Хорош, правда? — Пиркко появилась на следующий день.
Я промолчала.
А она, окинув меня взглядом, сказала:
— Уже недолго осталось. Арена построена.
И тем же вечером меня перегнали в клетку, тесную даже для человека, а клетку погрузили на повозку…
…псы замолчали. Они легли, высунув меж прутьев массивные лапы. Черные пасти раззявлены, вывалены розовые ленты языков, с которых скатываются нити слюны. Шерсть на загривках дыбом. Бока вздымаются. И подергиваются обрубки ушей.
В зверинце Вилхо много удивительных тварей.
Слева от меня бродит длинногривая гиена, уродливая и вонючая, но тихая. Изредка она останавливается, приподнимает тяжелую голову и вздыхает совершенно по-человечески. С гиены не спускает желтых глаз старая львица. Ей клетка тоже тесна, и львица почти все время лежит, только ее хвост подрагивает, задевая прутья.
За ней — волчий загон.
И снова псы.
Черный леопард… и рысь, пойманная недавно. Она все еще мечется, пробует железо на прочность, надеясь сбежать.
Не выйдет.
И старый медведь, сев на задние лапы, обнял себя передними, словно утешая. Он раскачивался гигантским маятником и тихо ворчал… и лишь когда появлялись люди, медведь замирал. Он подавался вперед, упирался широким лбом в прутья и передние лапы падали бессильно. Зверь притворялся спящим, но я знала — стоит кому-то подойти слишком близко, и лапа скользнет между прутьями. Когти-крючья вопьются в ребра, подтягивая жертву ближе.
Медведь хотел убить.
И я понимала его желание.
А скоро у всех нас появится возможность: путь на арену предопределен для всех. И закрывая глаза, я видела ту, показанную брухвой, картину: песок, толпа и человек с копьем…
В этот раз Пиркко появилась поздно.
— Мой муж умер, — сказала она, остановившись напротив моей клетки, и медведь тяжко вздохнул: эта добыча была недосягаема.
— Соболезную.
Она фыркнула, и звук ее голоса заставил рысь замереть на мгновенье.
— Теперь я свободна, — Пиркко наклонила голову. — Ненадолго. Они будут настаивать на том, чтобы я вышла замуж. И я соглашусь. Но на сей раз я сама выберу себе мужа.
Она стоит близко.
Настолько близко, что будь я медведем, дотянулась бы.
Один удар.
И есть сердце не обязательно.
Мутные глаза медведя следят за мной. И в них мне видится одобрение.
— Я уже выбрала, — ее ладонь ложится на прутья.
Она не называет имя.
Пока она не назовет имя, у меня есть еще надежда.
— Отец, конечно, будет против… — белый палец стирает крошечные пятна ржавчины. — Но, говоря по правде, я очень устала от его опеки. Он меня любит, всегда любил, ты же знаешь…
Знаю.
И медлю с ударом.
Если она говорит правду, то… стоит ли и дальше цепляться за беспомощное человеческое обличье?
— Но это так… утомительно, — коготок Пиркко царапает железо. — Но Янгар избавит меня от этой проблемы. А я… я помогу ему. Исправлю давнюю ошибку.
И незачем спрашивать, о какой ошибке идет речь.
— Это ведь я должна была стать его женой. И стану… а ты…
…а я умру на арене.
Даже не я, Аану, имевшая несчастье появиться на свет, но хийси-оборотень. Нелюдь, которую жалеть смешно.
— Ничего не скажешь?
Пиркко отстранилась, не скрывая разочарования.
— Неужели тебе все равно?
Нет.
Но я не позволю ей питаться своей болью. И отворачиваюсь. В глазах медведя мне чудится разочарование: уж он не упустил бы удобного случая.
Только медведь Пиркко не интересен.
И она уходит. А я, свернувшись в углу клетке калачиком, уговариваю себя не верить. Получается плохо.
Постоялый двор жался к городской стене. Древний, верно, возникший вместе с городом, он знавал лучшие времена. А ныне был кособок и грязен. Многажды латанная крыша пестрела потеками, а из старой трубы дым едва-едва сочился. Внутри воняло прелой соломой, слой которой прикрывал грязный земляной пол. Похрустывала под сапогом скорлупа орехов, глиняные черепки. С потолка свисали крючья, большей частью пустые. Единственная свеча кое-как разгоняла сумрак.
131 
