очень нудно 
30 
Нельзя врать, глядя в его глаза.
Я не знала. Я догадывалась, что отец задумал недоброе, но…
— Скажи, — попросил Янгхаар. — Хоть что-нибудь.
И наверное, слепая Акку, цвет которой — синий, а губы вовек зашиты суровой нитью, поскольку слишком злые слова произносит раздвоенный ее язык, предъявила на меня права. Иначе почему я, глядя в черные лютые глаза мужа, произнесла:
— Мой отец просил передать, что Ерхо Ину не прощает обид. И не боится псов. Даже бешеных.
Я видела, как дернулся Янгар. Отпрянул.
И лицо его вдруг стало белым, а из ноздрей хлынула кровь.
Я видела, как медленно, очень медленно поднялась его рука. И плеть в ней, очертив полукруг, устремилась ко мне черной гадюкой. Она скользила по воздуху, разворачивая петлю за петлей.
Я видела, как Кейсо кинулся к Янгару, пытаясь остановить удар.
И упал на плечи, сбивая с ног, вдавливая в землю. И как Янгар с рычанием, с воем, пытался высвободиться из объятий толстяка. Он выворачивался, неестественно запрокидывая голову, и обнаженные десны были белы. А в уголках рта появилась пена.
Я видела, как лошади шарахнулись в сторону. Землю, вывернутую копытами битюга. Раздавленную траву. Желтые одуванчики, словно монеты, рассыпанные на зеленом покрывале.
Я видела все и сразу, и наверное, могла бы увернуться, но… боль опалила лицо. Кажется, кто-то кричал, возможно, что и я. Боль была такой жгучей, невыносимой, что я почти ослепла.
Но отняв руку от лица, уставилась на ладонь.
Красная… красной краски мне не досталось. Была желтая. И еще рыжая. И синяя. А вот красная — она для Янгара.
Он затих. И только скулил, как-то жалостливо, по-собачьи. А толстяк, одной рукой вдавив голову Янгара в мох, второй гладил по волосам и что-то говорил, успокаивая.
Кейсо обернулся ко мне и сказал:
— Сейчас отпустит.
Кто? И кого?
Он. Янгара. И позволит встать. Вернет плеть и право добить меня. Боги будут против? Что за дело богам до безумца и глупой девчонки? Да и есть ли они вовсе?
— Десять лет, девочка, он учился жить. И всего-то несколько слов…
Щека пульсировала болью, нервно, мелко, и я сама того не замечая, поглаживала рану.
И пятилась.
— Погоди… — толстяк попытался встать, но Янгхаар рванулся под рукой, пытаясь избавиться от живых оков. — Он очнется и…
…и добьет меня.
— Аану…
Да, это мое имя.
И я не та дочь, которую Ерхо Ину любит.
И не та жена, которую желал бы получить Черный Янгар.
Я просто ублюдок.
Ошибка.
— Это приступ… но у него давно не было приступов… он не понимает, что делает… что сделал… не уходи, — Кейсо не спускал с меня взгляда. И если бы не необходимость удерживать Янгара, он схватил бы меня. — Это пройдет… всегда проходит и он…
Я не стала слушать дальше.
Мне все равно, что будет с ним. С отцом. С Янгаром. С богами и людьми.
— Стой!
И страх вдруг вернулся.
Беги, Аану, беги.
Не важно, куда. Прочь от храма, от поляны, от плети и мужа.
Беги, Аану.
Лес пытается задержать, хватает за спутанные волосы кривыми лапами ветвей. Хлещет по лицу, разбивая его в кровь. Да и кровь льется из рваной раны, которая огнем пылает.
Беги.
— Стой!
Крик несется в спину. Подгоняет. И голос уже не принадлежит Кейсо. По моему следу идет Черный Янгар.
И слышу треск ветвей. Конское ржание.
Меня не собираются отпускать.
— Да стой же…
Лес ставит подножку, и я падаю в густой кустарник. Острые ветви добавляют ран, и в сетях бересклета остаются пряди моих волос.
Беги, Аану.
Боль — ничто. Эта, нынешняя, а промедлишь — будет хуже. Тот, кто идет по твоему следу, пытаясь продраться сквозь заросли, не знает пощады. И я падаю. Встаю. Пробираюсь сквозь решетки еловых лап. Зажимаю ладонью щеку, чувствуя, как пульсирует кровь, сочится сквозь пальцы. Мой кровавый след не потерять.
— Стой, я не трону тебя…
Ложь.
Он — охотник. И все ближе. С каждым шагом.
— Клянусь.
Уже клялся, там, в пещере. И чего стоила его клятва.
— Пожалуйста…
В какой-то момент земля уходит из-под ног. И лес, отвесив прощальный удар, отпускает. Я падаю. Качусь по ковру из гнилых листьев, которые прилипают к коже. Расцарапываю руки о корни и камни, которых как-то слишком много. И уже не в силах вынести этой, новой, боли кричу.
— Аану!
Падение останавливается на дне оврага. И я, всхлипывая от обиды, пытаюсь вдохнуть, подтягиваю колени к груди, кое-как переворачиваюсь на живот, понимая, что дальше бежать не смогу.
30 
