очень нудно 
52 
И Янгхаар привычно кивал, думая о своем.
Он не убил Олли Ину, но теперь не знал, что с ним дальше делать. И совет, которые столь щедро раздавал Кейсо, пригодился бы. Вот только рассказать о поединке не получилось. Янгар начинал, но останавливался, понимая, что не в силах объяснить, почему поступил именно так.
— Взрослеешь, — Кейсо, избавившись от необъятной кожаной куртки, на которую по его уверениям, ушла кожа трех матерых кабанов, позволил мальчишке стянуть сапоги.
Подали войлочные тапочки, нагретые изнутри кирпичами.
И теплый байковый халат.
— Что ж… — с кряхтением и стонами Кейсо прилег на шкуры и погладил живот, который, как показалось Янгару, с прошлого раза стал еще больше. — Не убил — это хорошо… В смерти нет смысла.
Он принял чашу с горячим молоком, в которое сам добавил меду, едва ли не больше, чем молока. И поставив на живот, обнял ее ладонями. Грелся.
Кейсо и вправду не любил холода, хотя приходилось ему и босиком по снегу ходить, и спать в этом самом снегу, зарывшись в сугроб с головой. Он повел ладонью над чашей, собирая крохи тепла, и сказал:
— Будь готов, что тебя не поймут. Для некоторых бесчестье — страшнее смерти.
Ничего не может быть страшнее смерти.
Но чтобы понять, нужно умереть или даже умирать, раз за разом, доходить до края и возвращаться.
— Присядь.
Янгхаар сел, скрестив ноги.
Есть не хотелось.
Пить тоже.
— Ты похудел, мальчик мой, — заметил Кейсо и все подбородки его поджались, выражая негодование. — Хватит уже. Забудь.
— Не могу.
— Нельзя изменить прошлое.
— Я знаю.
— И нельзя вечно горевать по тому, что было утрачено.
— Я не горюю, — Янгхаар нахмурился: разговор был неприятен. Но Кейсо лишь головой покачал. Пальцы его пробежались по всем подбородкам и коснулись мышиного хвостика бороды.
— Что ж… — сомкнулись щелочки-глаза. — Ты не горюешь. Ты лишь перебираешь всех рыжеволосых девушек, пытаясь найти ту, которая заменит твою жену. Не отворачивайся, мальчик. Все говорят об этой твоей… странности.
Что странного в том, что Янгар желает быть счастливым?
У других ведь как-то получается.
— Янгу, — голос Кейсо был мягок, как тополиный пух. — Оставь ее. И дай себе остыть. Не пытайся оседлать судьбу, не выйдет.
Но ведь выходило.
Там, за краем моря.
За песками Великой пустыни.
На арене, раз за разом. И позже, когда полилась на дорогие подушки алая кровь Хазмата. Он до последнего за плетью тянулся, надеясь, что ручной зверь отступит.
И потом тоже, когда гнали, травили, пустив по следу шакальи сотни Айро-паши. Небывалое дело: раб поднял руку на господина. И разве тогда не была судьба Янгара в том, чтобы повиснуть на кресте?
На той же арене распяли бы. Подняли бы высоко, так, чтобы звери, которых выпустят, могли добраться лишь до ног. И зрители — а собралось бы много — орали б от восторга, подбадривая львов.
Или пантер.
Или гиен с мощными их челюстями…
…у Айро-паши знатный зверинец.
Но и тогда Янгар оседлал судьбу. И заставил ее измениться. Так почему сейчас не выйдет?
Кейсо, прочитав ответ в глазах, лишь головой покачал: мол, снова не сумел объяснить очевидного. Порой Янгар и вправду не понимал друга.
— Кёниг недоволен, — Кейсо, решив оставить болезненную тему, вернулся к новостям и остывшему молоку, которое он пил неторопливо, каждый глоток раскатывая на языке, словно не молоко смаковал, но дорогое редкое вино.
В Оленьем городе Кейсо пробыл три недели.
— Чем?
Кёниг… Вилхо трижды отправлял послания, которые были пространны и смутны.
Он называл Янгара дорогим другом. И просил проявить благоразумие, правда, не говорил, в чем же оно должно заключаться. Он сочувствовал потерям и удивлялся коварству старых родов, уверяя, будто бы не станет чинить препятствий законной мести… и вновь о благоразумии писал.
— Тем, что ваша война затянулась, — опустевшая чаша нашла прибежище на столике, а из рукава Кейсо появилась золотая цепь, звенья которой перемежались крупными бусинами солнечного камня. Цепь была длинна, ее хватило, чтобы дважды обернуться вокруг запястья Кейсо и почти исчезнуть в складках плоти. — И тем, что пока она идет, казна Вилхо не получает золото. Забыли о море корабли Ину, и не отдают положенной доли кёнигу. Твои аккаи не ходят в набеги… не идет торговля… не снят урожай…
52 
