очень нудно 
59 
И не удержавшись, она прямо на месте развернула папиросную бумагу, перевязанную ленточкой.
Лавочник лишь хмыкнул и взгляда не отвел, в котором читалось удивление: откуда ж деньги появились? Наверняка, к вечеру уже разлетятся по Нижнему городу самые невообразимые слухи.
А и плевать.
Ее здесь не будет.
И Таннис отломила кусочек темной, с белым налетом, плитки. Медленно вдохнула пряновато-сладкий запах ее…
— Мамаша-то знает, на что тратишься? — поинтересовался лавочник, переставляя коробки с яичным порошком.
— Отвали.
Таннис положила шоколад на язык и зажмурилась, наслаждаясь моментом.
Сладкий. И горьковатый самую малость. И все равно сладкий, тающий, обволакивающий нёбо. Просто чудо…
— Ох и бедовая ты девка… пороть тебя и пороть.
Поздно. Завтра Таннис уедет.
Завернув остатки шоколада, она спрятала плитку под рубаху и вспомнила вдруг о пленнике.
— Дядька Фред, а дай еще зубного порошка. И щетку, какую получше… и… мыла, да.
Он бухнул на прилавок серый кусок, но Таннис покачала головой.
— Нет, мне мягкого…
…не хватало, чтоб у Кейрена шкура с непривычки облезла. Он и так на нее разобиженный.
— С розами или лилиями? — Фредди выложил два куска, и каждый был завернут в тонкую бумагу. — Только гляди, дорого станет.
Таннис понюхала и тот, и другой, оба пахли хорошо, крепко. Взяла наугад… а не понравится, пусть грязным сидит. От грязи, чай, еще никто не помирал.
— И бритву!
Лавочник нахмурился, а в глазах Таннис уловила этакий подозрительный блеск.
— Отцу подарок сделать хочу, — и покосившись на мыло, добавило. — И мамаше.
— А… ну тогда вот.
Бритва была хорошей, с резной деревянной рукоятью и тонким клинком с острою кромкой. Правда, о бритве Кейрен не просил, но пусть будет подарок. Тем более что деньги-то его… ничего, не обеднеет.
Таннис решительно наступила совести ногой на горло.
Подхватив сумку с покупками, она вышла из лавки. А распогодилось-то! Ветерок, который с реки, даже теплый, ластится, что кошка. И Таннис остановилась, вдохнула глубоко, наслаждаясь таким чудесным днем, с которого начинается ее свобода…
Громовой раскат удивил.
Небо ясное, но… порыв ветра ударил Таннис, опрокидывая на стену лавки. Удар был силен, сумка вывалилась из рук, Таннис же сползла на землю. Задрожали и брызнули стекла в оправе старых рам, и древний флюгер, поставленный еще дедом Фредди, сорвало с крыши.
Воцарилась тишина, тяжелая, ватняя, но длилась она недолго. Где-то далеко ударил пожарный колокол. И Таннис затрясла головой, пытаясь избавиться от голоса его. А колокол все гудел, уже не вдали, но в голове Таннис. Зажав виски ладонями, она стояла, согнувшись, а камень под ногами расцветал красными звездочками. Одна, другая, третья… откуда?
Из носу.
Что случилось?
Случилось.
Вставать надо. Нос вытереть. Стряхнуть этот неотвязный колокольный гул. Фредди, выбежав из лавки, рот раскрывает. Он похож на старого карпа, губы толстые, хлопают-хлопают, а ни словечка не слыхать. И Таннис кивает, просто на всякий случай.
Он же, подскочив, хватает Таннис за локоть и разворачивает.
За черной чередой домов бушует пламя.
И спешат, подхлестывая лошадей, пожарные расчеты. Таннис слышит голоса, пока далекие, странные такие, словно в ушах ее слой ваты.
Фредди же, руку выпустив, спешно запирает лавку.
Пожар?
Нет, понимание приходит внезапно.
Взрыв. Алый шар истинного пламени, который распустился…
Таннис, зачем-то подхватив сумку — и бритву, выпавшую из нее подобрала, сунула в рукав — спешит. Каждый шаг отдается в голове мучительной болью, и кровь из носу вновь пошла, но это больше не имело значения.
Ее дом… ее дома больше нет… почти. Груда камней осталась, на которой, желтое, ярое, плясало пламя. Оно, поднявшееся до самого неба, опадало алыми лентами, тянулось к соседним домам, опаленным, с выбитыми окнами. Кто-то кричал, громко, тонко. И Таннис вдруг поняла, что кричит именно она.
Ее не слышали.
Да и как различить один голос среди многих.
Она рванулась было через толпу, которую теснил и огонь, и пожарные, но была остановлена.
— Таннис, — Томас схватил ее за плечи и встряхнул. — Успокойся.
Соседний дом посыпался, словно сделанный не из камня — из песка, он оседал медленно, заваливаясь на угол. И Таннис вдруг вспомнила ту, сгоревшую, колокольню.
59 
