очень нудно 
104 
– Нет.
– Скажи. – Пиркко нажимает, и тонкая корка сукровицы лопается. – Тогда тебя помилуют. Позволят жить. Ты ведь хочешь жить?
Да. Кто не хочет жить?
– Конечно, я по глазам твоим вижу. Мой муж готов простить тебя…
Она улыбается уголками губ. И в глазах ее Янгар видит жадное животное желание. Пальцы же Пиркко раздирают раны.
– Ты хорошо выносишь боль, – признает она, вытирая руку о тот же измаранный его потом рукав. – Но зачем, Янгар?
– Нет.
– Подумай. Отец не отступит, пока не узнает, где спрятана Печать. И с каждым днем он будет все более настойчив.
– Нет.
– И Вилхо, глупый, думает, что папа старается для него. Он позволит сделать с тобой все, что отцу вздумается. – Пиркко не без труда поднимает железный прут, раскаленный добела. – Но если ты проявишь благоразумие, то…
Он пропадает в забытьи раньше, чем прут касается кожи.
– Потерпи. – Ласковые руки лета забирают боль. И Янгар дышит.
Снова трава в россыпях ранних рос. И небо.
Сокол.
Аану.
– Ложись, – просит она, и Янгар подчиняется. – Все пройдет, мальчик, все пройдет, и боль забудется.
Ему все-таки позволяют обернуться.
Не Аану, но женщина с золотыми длинными косами. И глаза незнакомки желты. А тело ниже пояса змеиной золотой чешуей покрыто.
– Когда-то Великий Полоз полюбил смертную женщину, – сказала она.
– Тебя?
– Меня. Это было давно. Он украл мою юность. И разделил со мной зрелость. Выпил старость до дна, а сделав последний глоток, поймал душу. – Она раскрыла ладонь, и Янгар увидел, что та почти прозрачна. Кожа женщины отливала серебром.
– Небесный Кузнец сделал это тело. А мой муж отдал за него десятую часть всех подземных жил.
Волосы ее были холодны. И не волосы – металлические нити, тонкие, звонкие, но живые.
– Золото, – рассмеялась женщина. – Полоз подарил его мне. Ты храбрый мальчик. Мы слышим зов твоей крови. Нашей крови.
В желтых очах змеедевы вспыхивает ярость. И гаснет.
– Потерпи, маленький змей. Все закончится.
– Я умру?
– Ты боишься?
– Нет. Не за себя…
– За ту девушку? У нее свой путь, но идет она ради тебя. В этом весь смысл.
Золотые руки, покрытые узором мелкой чешуи, заставляют раны затянуться.
Во сне нет боли.
– И ты будешь жить ради нее.
– Мне не позволят.
– Позволят, – возразила змеедева. – Они слишком жадны, чтобы дать тебе умереть, не получив ответа на свой вопрос. И когда поймут, то…
Она не успевает сказать.
Золотые косы вдруг обвивают Янгара, словно пытаются защитить золотым коконом от реальности. Но слишком зыбок его сон.
Вновь камера.
Каменная стена.
Вонь.
И пламя, что гудит в камине.
Кресло, которого прежде не было. И Вилхо, в нем сидящий.
– Он очнулся? – Капризный голосок причиняет новые мучения, и Янгар открывает глаза. – Очнулся… Вы должны были привести его в порядок. От него воняет.
И от кёнига тоже. Кисловатый запах болезни пробивается сквозь смрад, царящий в камере. Вилхо стал еще толще. Роскошный халат его, подбитый горностаем – Вилхо мерзнет и руки кутает в горностаевой шали, – не скрывает очертаний грузной фигуры. Ткань забивается в складки тела. Опухшие ноги обернуты белым полотном. Мягкие руки лежат на животе. Ладони раздулись, как у утопленника. Лицо заплыло, и глаз почти не видать.
Пиркко подает мужу кувшин с розовым маслом, но кёниг отмахивается.
– Почему он не говорит?
– Где Печать? – Голос Ину доносится из-за спины. И Янгар успевает сжаться в преддверии очередного удара. Боль такая яркая.
Рыжая, как пламя, которое карабкалось по стенам его дома.
– Где?
Уйти не позволяют.
– Где?!
– Он должен заговорить!
– В д-доме… – получается разлепить спекшиеся губы. – В доме…
– Что он сказал? – Кёниг подается вперед, едва не опрокидывает кресло. Он так увлечен, что не видит, сколь брезгливо кривится нежная его супруга.
Еще один глупец, который верит, будто Ерхо Ину старается ради него. Вилхо предначертано умереть, освободив трон достойному.
– Он солгал, – отвечает Тридуба. – Тайника не было в доме.
– Т-ты н-не…
104 
