очень нудно 
39 
– Аану…
– Ее нет. Пей.
Янгар мотнул головой и попытался оттолкнуть руку.
– Не дури. – Сунув горлышко фляги меж стиснутых губ, Кейсо велел: – Пей.
Во фляге был бальзам на семи десятках трав, горький, едкий, оставляющий мерзкое послевкусие, но весьма полезный.
– Воняет, – пожаловался Янгар, пытаясь отдышаться. Воздух выходил со свистом, тяжело, но на губах не было кровавых пузырей, что радовало.
– Зато помогает. – Кейсо отложил флягу.
Костерок уже разгорелся, и вода закипела. В седельной сумке нашлась запасная рубаха, которую Кейсо деловито разрывал на полосы. Он знал, что мальчик ждет рассказа, но медлил.
– Аану? – Янгар облизал губы.
На лбу его выступила испарина. Но, невзирая на боль, Янгар сел и, схватив Кейсо за руку, повторил вопрос:
– Что с ней?
– Мертва. – И Кейсо, попросив у богов прощения за ложь, которая во благо, сказал: – Она была мертва, когда ты появился. Сломала шею. Неудачное падение, несчастный случай… это бывает.
Янгар не шелохнулся и руку не отпустил. Сжал крепче.
– Я похоронил ее там.
– А медведь?
– Он ушел.
Поверит ли? Поверил.
Вымотался. И держится на одном упрямстве, потому и не задает больше опасных вопросов. И ладно. Девочку, конечно, жаль, но у этого упрямца хватит дури вернуться к оврагу. И попасть под удар. Ерхо Ину только рад будет.
Янгар позволил себя уложить. И лежал тихо, когда Кейсо ощупывал ребра – два явно были сломаны и еще несколько треснули. Янгар не шелохнулся и когда длинная игла, прокаленная над пламенем, пробила кожу. Раны от медвежьих когтей были неглубоки, но длинны, и шить пришлось много. А поверх швов Кейсо накладывал аулерскую белую мазь, жгучую, как пламя, и подобно пламени заразу выжигающую.
Янгар просто лежал, глядя в огонь.
Нет, он и прежде сносил боль безропотно, но сейчас словно и вовсе не замечал того, что с ним происходит. И Кейсо невыносимо было видеть мальчика таким.
Если бы можно было иначе…
Нельзя. Не сейчас, когда он слаб.
– Ты пытался ее спасти. – Кейсо стягивал раны крепко, мысленно умоляя богов, чтобы затянулись они поскорее. Уж больно ненадежно было укрытие.
– Я ее ударил, – глухо ответил Янгар. И голос его был сиплым, надтреснутым. – Она подарила мне камень. Видишь?
– Вижу.
Круглый речной камушек с дыркой посередине. Дети любят подобные, полагая, будто бы они приносят счастье. И когда-то давно, еще не Кейсо, но Кейсуаненн, старший сын князя, часы проводил на берегу, перебирая гальку. Все мнилось, если найдет дырявый камень, загадает желание, то оно непременно исполнится.
Янгар вцепился в шнурок обеими руками, не то пытаясь разорвать, не то опасаясь, что шнурок лопнет.
– Сказала, что, если посмотреть сквозь него на солнце, лето вернется. Она мне лето подарила, а я ее плетью… по лицу… взял и ударил. Я не стал бы, я даже не помню, что ударил, но ты же сказал…
– Это не ты.
– А она меня псом назвала. Бешеным. За что?
– Со страху. Иногда люди говорят не то, что думают.
– Я ведь не пес и не бешеный…
– Конечно, нет, малыш.
Янгар не слышал. Он говорил. И дышал сипло. И пот с него градом лился. И значит, опоздал Кейсо с бальзамом. А может, на медвежьих когтях жила неведомая зараза, изгнать которую из крови не под силу и аулерским шаманам.
– Думал, избавился, а оно во мне, все еще во мне, десять лет… И на Север шел, потому что оно от песков идет… А здесь песка нет, чтобы красный и горячий. Или другой… на арене кровь присыпали. Оно не возвращалось так долго… и я решил, что свободен. А оно во мне.
Его голос звучал все тише. И Кейсо, положив голову мальчика на колени, сдавил виски руками.
– Это ты? – Черные глаза подернулись туманом.
– Я, малыш.
– Зачем ты со мной… зачем?
– Просто так.
И еще потому, что пропадешь ведь.
На следующий день выехать не получилось: Черный Янгар сгорал от лихорадки. Он метался в бреду, то кричал, то плакал, умоляя вернуться, то грозил кому-то. Обещал молчать. И клялся, что сдержал слово. Не рассказал. Выдержал.
Темные пальцы с одинаковой яростью рвали что траву, что руки Кейсо. Он же, не отходя ни на шаг, молил богов Севера еще об одной милости: дать мальчику шанс.
На жизнь.
Настоящую, а не ту, которую он себе создал.
39 
