Прочитал почти все книги про пиранью, Мазура, рассказы отличные и хотелось бы ещё, я знаю их там... 
очень нудно 
97 
Тишина.
И солнце прячется за тучу, не желая быть свидетелем чужой беседы.
– Мой отец помнит те времена. И знаешь, он удивился, как сам не понял. Это ведь просто было: лишь у детей Полоза черные глаза. Как земля, сама земля…
Она смеется, запрокинув голову, и краска на шее идет мелкими трещинами.
– Он сказал, что ты совсем не похож на своего отца.
– А еще что?
Гнев сложно посадить на цепь, но у Янгара выходит сдержать вспышку. И ладонь кейне, которая легла на золотой рукав его халата, он не стряхивает. Пиркко, прижав палец к губам, тянет за собой, не к дверям в тронный зал, но в тень колонны.
– Тише, – встав на цыпочки, шепчет кейне. И губы почти касаются щеки Янгара. От Пиркко пахнет розовым маслом и лавандой, серебряная ее щека тепла. – Не надо спрашивать о прошлом, Янгар…
Имя Ерхо Ину было названо Янгару первым.
– Он тебя ненавидит.
– А ты?
– А я думаю, что ты стал бы лучшим мужем, чем… Мой отец привык получать то, что желает. Но однажды ему отказали. – Ее дыхание ласкало щеку Янгара. – Уми из рода Ёро предпочла другого мужа. Отцу пришлось взять ее сестру. Знаешь, маму это всегда обижало.
Пиркко отстранилась, но на одежде остался ее запах, тяжелый, пряничный.
– Потом были спорные поля и золотая жила, которая оставила земли Ину. Отец верил, что ее увела сила Полоза. И многое, думаю, было…
Холодно внутри.
И тошно.
Женщина. Земли. Жила.
И ночь, наполненная огнем. Пепелище. Пепел просеивали, пытаясь найти заклятую Печать. Дорога в седле, к которому Янгара привязали. И золотой зал, где великан в короне требовал рассказать о том, о чем Янгар не имел права говорить.
Боль.
Дурман, что вливали меж стиснутых губ, разжимая их костяною ложкой. Не убили. Продали.
Почему?
Какая разница, но Янгар не вернется домой по-настоящему, пока жив Ерхо Ину.
– Он не для себя искал лекарство, – шепнула Пиркко. – Кёниг желал спасти сына, который родился больным. Все его дети умирали. Этот прожил дольше других, но все равно ушел бы к Пехто. Ты знал?
– Да. – Сложно говорить, когда ледяная рука вцепилась в горло, слова запирая.
– А я не знала. Вилхо – единственный, кто прожил так долго. Но кёниг боялся за сына. А мой отец подсказал, что есть верное средство…
Печать Полоза, камень, на котором стоит древний и могучий дом. Слишком могучий, чтобы не уязвить этим гордости Ину.
– И твой отец решил быть добрым. Опасный выбор. Видишь, – Пиркко провела длинными ноготками по губам Янгара, – я честна с тобой. Я устала, Янгар. От власти отца. От власти мужа. От чужих желаний. И буду благодарна, если ты поможешь мне обрести свободу.
Верить?
Лжет.
– Вот. – Она снимает с пояса нож.
Собственный нож Янгара, оставленный в его доме. Хороший. С булатным клинком, острым, как ледяная кромка, с опаленной над огнем рукоятью, на которой еще остались зазубрины.
Верный нож.
Такой удобно прятать.
И бросать.
– У тебя будет один шанс, – сказала Пиркко, глядя в глаза. – Не упусти его.
Тотчас, спеша упредить отказ, она заговорила:
– Не бойся стражи. Сегодня стоят верные мне люди, которые не будут вмешиваться. А Советники слабы. Они подчинятся тому, кто наденет на голову корону.
Нож исчезает в широком рукаве халата. И Пиркко щурится.
Она выглядит довольной.
Не верить.
Враг врага не станет другом.
И у нее свой интерес, но… Избавиться от мужа?
Пускай.
Для этого нет нужды убивать, кёниг и так почти мертв. Неужели ей настолько ждать надоело?
Убить отца?
Возможно. Гнилая кровь, которой так боялся Ерхо Ину, в его собственных жилах текла.
И все-таки… что потом?
Пиркко отдаст корону тому, кто едва не стал ее мужем?
Покорится?
Или верит в то, что ее красота покорит Янгара?
– Чего ты ждешь? – Она стояла у неприметной дверцы, которая наверняка открывала один из теневых путей – ими полон был дворец Вилхо. – Не заставляй моего мужа волноваться. У него здоровье слабое.
Она исчезла в сумраке прохода, а Янгхаар Каапо, положив ладони на створки двери, принял решение.
Тронный зал сиял золотом.
Он зажмурился, чтобы не ослепнуть. И тот, кто стоял за спиной, подтолкнул Янгири. Ноги не слушались, а пол оказался скользким. Собственная тень бросилась навстречу, словно желая утащить его на ту сторону, в подземный мир.
97 
