очень нудно 
64 
Меня охватила растерянность. Значит, я остаюсь совсем одна?.. "Нет", — шепнул далёкий-далёкий голос. Сердце сдавило предчувствие беды, да так сильно, что перехватило дыхание.
— Нет… — я закашлялась, Конрад поддержал меня, с тревогой нахмурившись. — Пожалуйста… не надо…
— Милая, я должен, — он снова обхватил моё лицо ладонями, улыбаясь грустно и немного печально. — Но сначала я провожу тебя домой, кто бы и что бы ни говорил.
Я молча встала, и даже не стала переодеваться. Какого чёрта, Сэйли уже знает, кто я, Монтеррей тоже, а дома вряд ли обратят внимание, что на мне надето. Что-то часто стала ругаться в последнее время. Захватив карты, я подошла к двери, набросив капюшон. Прежде, чем переступить порог комнаты, я обернулась.
— Конрад… я случайно оказалась в той гостиной. Мне просто стало плохо, и я вышла подышать воздухом, — не глядя, произнесла тихим голосом. — А остальное подстроили.
— Я знаю, — так же тихо ответил он, остановившись рядом. — Я не поверил ни одному слову леди Айвори.
В экипаже мы молчали, только когда почти доехали, Монтеррей вдруг довольно улыбнулся, скользнув по мне взглядом. Щекам стало жарко, а по спине пробежали мурашки.
— Ты первый раз назвала меня по имени, — я сначала даже не поняла, о чём он, а потом вспомнила.
Ответить не успела, карета остановилась, и граф коснулся ладонью моей щеки.
— Иди, милая, а то тебя искать будут. И помни, я вернусь. Вернусь, чтобы ты стала моей женой.
В совершенно растрёпанных чувствах я переступила порог дома. Папа читал газету в гостиной.
— Лорелин? Где ты была? — он окинул меня недоумённым взглядом и нахмурился.
— Гуляла, — было совершенно всё равно, как он отнесётся к моему долгому отсутствию.
— Одна?
— Хуже мне уже не будет, папа, — немного резко ответила я, пожав плечами, и начала подниматься по лестнице.
Он даже не спросил, почему я столь странно одета. Ну и ладно…
— Тебе какое-то письмо пришло! — услышала я его голос.
Сердце ёкнуло. Только один человек писал мне письма. О, господи, этого не хватало! Складывается впечатление, что меня испытывают на прочность, сколько могу выдержать и как долго. Я открыла дверь в комнату и переступила порог. Белый конверт лежал на тумбочке. Некоторое время я просто смотрела на него, испытывая безумное желание подойти и прочитать, что там. Но нет, нельзя. Я просто не могу!.. Именно потому, что этого так хочется. Медленно приблизившись к тумбочке, будто на ней лежала ядовитая змея — в какой-то мере так оно и было, — я взяла конверт, постаравшись, чтобы рука не дрожала. Пальцы чесались, так хотелось надорвать плотную бумагу и увидеть знакомый почерк. Перед глазами мелькнула Падающая Башня, семёрка Мечей и перевёрнутая двойка Кубков. Всё ясно. Прикусив губу, я взяла за уголок конверта и резко дёрнула. Зажмурившись, сдерживая слёзы, рвала письмо на мелкие кусочки, понимая, что ставлю окончательную точку в этом странном эпизоде моей жизни. Собрав обрывки, я бросила их в камин, глядя, как языки пламени пожирают моё прошлое.
— Ты опоздал… слышишь, опоздал… — шептали губы, а глаза невидяще смотрели на пляску огня. — Я не твоя, ты не мой. Прощай.
Не успела я вытереть мокрые щёки, как в дверь робко постучались.
— Мисс, там вас миледи просит, — горничная стрельнула любопытным взглядом на пустой поднос, потом перевела взгляд на моё заплаканное лицо.
Не отвечая, я сорвалась с места, почти бегом покинув комнату. Папа и доктор как раз спускались по лестнице.
— Лори, мама отдыхает! — успел крикнуть папа, но я не обратила внимания на его слова.
Мама хочет о чём-то поговорить. И кажется, начинаю догадываться, о чём… У спальни я на мгновение замерла, успокаивая дыхание, потом тихо открыла дверь.
Мама выглядела совсем плохо. Лицо цветом почти сливалось с подушкой, волосы тусклыми прядями разметались по плечам, а на кружеве ночной рубашки виднелись зловещие бурые пятнышки. Но едва я появилась на пороге, она повернула голову и слабо улыбнулась.
— Лори, милая… — я едва расслышала тихий, шелестящий голос. — Как я рада тебя видеть…
— Мамочка, — присев на кровати, я сжала сухую, горячую кисть. — Как ты?
— Я умираю, милая… — мама на мгновение прикрыла глаза. — Нет, не возражай, мне лучше знать. И не надо плакать…
64 
