очень нудно 
50 
— С… стрела. Стрела.
— Стрелу выпустил не он, — прошептала молодая женщина, приблизившись настолько, что ее губы почти касались его губ. — Будь я проклята, вы же дрожите от холода.
— Нет, ничего… ничего страшного.
Она сняла с себя плащ и прикрыла ему плечи.
— Вас спас не Полоний. А я.
Она огляделась и вдруг резким движением сдернула с глаз повязку.
— Я. Императрица.
У ишвена потемнело в глазах. Он стал шарить вокруг себя рукой в поисках опоры. Она помогла ему найти подлокотник, а потом снова надела на глаза повязку. Похоже, их никто не видел.
— Что? Что? — дрожа, повторял Тириус. — Только не это.
— Это чудовище, — быстро прошептала молодая женщина. — Его слову нельзя верить, нельзя верить. Вы мешали ему, невероятно мешали. Вы были единственным свидетелем. Его жизнь была в ваших руках. Наши жизни. И он знал, знал, что никогда не станет Императором, если его брат узнает о том, что он сделал. Он не мог пойти на такой риск. Он не доверял другим, потому что не доверял самому себе. Тириус. Вы понимаете меня?
Ишвен помотал головой. Все запуталось. Ему казалось, что он стоит один посреди огромной комнаты. Вокруг только мрамор и гобелены. И мертвецы. Туман. Императрица протягивала ему руку. Касалась его пальцев. Ее дыхание на его коже.
— Это чудовище, — повторила женщина. — Думаете, он мне хоть чуть-чуть нравится? Так думают люди? Не знаю. Они ошибаются. Он вероломен, жесток. Даже его брат был лучше, чем он. Даже его брат. Иногда мне ужасно хочется, чтобы с ним что-нибудь случилось, что-нибудь произошло. Когда умер Недем, я плакала три дня. Не из-за того, что он умер. Из-за того, что меня ожидало. Но теперь он Император, и мы ничего не можем поделать. Тириус!
Он не понимал, что делает. Он ничего больше не понимал. Он обхватил руками ее лицо. Ее глаза были скрыты повязкой. Он приблизил свои губы к ее и стал целовать. Долго. Нежно. Их языки переплелись. Вначале она схватила его за руки, будто чтобы остановить его. Но теперь она перестала сопротивляться. Она задыхалась. Ее жизнь была беспросветна, а поцелуй этого человека был чем-то настоящим, таким же жестоким, как жизнь, таким же безумным и сладостным.
— Тириус.
Что творилось? Ему приходилось делать усилия, чтобы оставаться в сознании. Она гладила ему волосы, бороду, она села на него верхом и прижалась к его груди. Одним движением он расстегнул корсаж ее платья и вынул из него две груди цвета слоновой кости.
— Я велю тебя убить, — прошептала она.
Ты. Ты. Но он не слышал ее. По его венам текла кровь Единственного, и он ничего не мог с этим поделать. Она со стоном приподняла одну ногу, чтобы он мог раздеться. Она обняла его за талию. Вокруг них множество пар занималось любовью. Это был тот ночной час, в который тела и души тянутся друг к другу. Это был тот самый час, и они потеряли голову и стали целоваться так, что на губах у них выступила кровь.
Ишвен закрыл глаза. Его мужской орган был на свободе. Он вошел в нее с такой легкостью, что чуть не задохнулся. Он больше не думал про Ланию. Он уже ничего не понимал. В тот момент для него не существовало ничего кроме этой женщины, воплощения красоты, этой женщины с лебединой шеей и ее языка у него во рту, и его самого в ней, и это не должно было кончиться никогда, никогда! Они шептали друг другу бессмысленные слова. «Мы делаем ему больно. О, как я тебя люблю. Как я тебя люблю. О-о-о. Завтра, любимый. Завтра — не уходи. Умоляю тебя. Не останавливайся». Их тела слились в одно целое, их дыхание перемешалось, по его щекам и из-под ее повязки стекали слезы, а она все повторяла: «Не уходи. О, я умру без тебя».
Внезапно где-то вдали что-то зашевелилось.
Движение.
Опасность.
Она повернула голову.
Там, вдали, что-то происходило.
Она встревожилась, но — «нет, не уходи».
Чары были нарушены.
Она резко поднялась, подобрала брошенный на землю плащ, разбросанную одежду. Тириус встал, изрыгая проклятия. К ним приближались какие-то люди. Вооруженные люди, выкрикивавшие непонятные приказания. «Сюда, — сказал кто-то у него за спиной. — Скорее, ваше величество!» Кто это сказал? Ишвен нагнулся, чтобы подобрать свои вещи, но рухнул как подкошенный, и голова его ударилась о что-то твердое, возможно, об угол дивана. Превозмогая боль, он встал на ноги. Его возлюбленной нигде не было. Он встал на четвереньки, обернулся и увидел закрывающуюся дверь. Гвардейцы Императора на другом конце зала заметили его и направлялись к нему. Опершись на подлокотники, он сумел встать.
50 
