Прочитал почти все книги про пиранью, Мазура, рассказы отличные и хотелось бы ещё, я знаю их там... 
очень нудно 
72 
Считали – бог покарал. Инголф знал правду – разорвали собаки.
Он и рассказывать пытался – не поверили. В отставку думали отправить, но после вдруг забыли.
– Я помогаю своим детям, – сказала Рейса-Рова. – Если хочешь – остановись.
– Не смогу.
– Тогда пей.
На сей раз напиток был сладким. От него пахло вереском и тем самым морем, что перебрасывало с ладони на ладонь корабль.
– Я умру.
– Боишься? – она, сидя верхом, глядела в глаза, выглядывала до сердца.
– Нет. Не смерти, а… – Инголф попытался ухватить мысль. – Я не справлюсь! Ты ведешь меня! Ты знаешь все. Кто он такой. Что ему надо. Где он живет. И как его взять. Почему ты молчишь?
Потому что ей нечего сказать, а ему – не дозволено спрашивать. Кто Инголф такой? Гончая ее стаи, одна из многих, обреченная идти по следу, гнать добычу… убивать… умирать. Есть ли в этом смысл?
Пей, Инголф, пей.
Забывай. Оставляй предопределенность ледяного следа и собственной смерти, которой ты и вправду не боишься. А пока еще помнишь – говори…
– Я нашел женщину. Она спросила: Зачем богам дети? И ответила. Чтобы есть. Едят – чтобы жить. Все просто.
– Все просто
Рейса-Рова коснулась волос, провела, выбирая из прядей пыль и труху.
– Все просто, – повторила она. – Все предопределено.
Часть 5. Дорога тени.
Глава 1. Мельница Гротти
До Джека доносилось эхо чужих мыслей, холодных и скользких, как весенние черви. Преодолев отвращение, он попытался заглянуть в живой клубок, но тот вдруг развалился и сам потянулся к Джеку, облепляя и вытягивая.
Мерзость!
Теплое копье согласилось, что да, мерзость.
– Драугру не страшно оружие, хоть бы и такое, – Бьорн, вернувший прежний, человеческий облик, расхаживал по дому. Кривые медвежьи когти скользили по меховым покровам, оставляя ровные аккуратные борозды. – Его не возьмет огонь. Его не успокоит слово. Только сила… сила против силы.
Он остановился. Волосатые кулаки уперлись в столб, как если бы Бьорн желал опрокинуть и столб, и крышу, которую тот подпирал.
– Ты силен, – сказала Ульдра.
Она единственная из всех была спокойна, сидела на лавке и терла камень о камень.
– Но не сильнее драугра.
Камни зеленоватые, гладкие, так и норовят выскользнуть из Ульдриных пальцев. Но она держит цепко, вертит, крутит, перетирает воздух.
– Бьорн косатку тянул! Косатку! Огромную, как… как твой дом!
– Детеныш.
– Бьорн кинул ей крюк с куском мяса, а сам стоял на скале! Косатка кружила, кружила. Долго. Плавник ее резал волны, как масло. Бьорн кинул в нее копье, но копье увязло в жиру. Бьорн кинул другое, и третье, и потом еще много. Все копья! Косатка сделалась похожей на ежа. Тогда она внырнула и выскочила из воды перед носом Бьорна. Бьорн заглянул в ее глаз и ударил мечом! А косатка упала в море.
– И проглотила наживку. Она решила, что ты для нее слишком жилистый. Но для драугра – в самый раз.
– Молчи, женщина! – Бьорн поднял стол и швырнул в стену. Стена вздрогнула, загудела до самого верха. И чужое, слушавшее Джека столь же внимательно, как Джек слушал его, забеспокоилось. Оно двигалось, но оставалось на месте. Драло гору, но вязла в ней, как копья Бьорна в шкуре косатки.
Злилось.
Кто оно? Живой мертвец, как рассказала Ульдра? Существо неуязвимое? Копье Гунгнир убило Вёлунда-кузнеца, но теперь молчало. Джек спрашивал, а оно делало вид, будто не слышит.
– А у тебя? – спросил Джек, ничуть не сомневаясь, что Алекс поймет вопрос правильно. И он, сидевший в углу, гладивший молот, точно кота, покачал головой:
– Ничего.
Камни замерли, чтобы тотчас восстановить нарушенный ритм скольжения.
– Она рванула, желая стащить Бьорна в море. Но Бьорн – не глуп! Бьорн себя привязал! Бьорн крепко взялся за веревку и поволок… волок долго! Косатка гуляла. Она тянула под воду, чтобы Бьорна съесть. А Бьорн тянул наверх, чтобы съесть косатку. Кости Бьорна трещали! И хребет тоже трещал. И мясо рвалось. Но Бьорн держался.
– Я… я вам верю, – сказала Юлька, забиваясь в угол.
Боится? Бьорн страшен. Его облик вновь поплыл, а черты лица потянулись, выплавляя медвежью морду. Оскаленные зубы стали длинней, острей.
– Бьорн держался целый день! И еще ночь! И уже потом потянул сильно, выволок косатку на гору. Она обессилела, но все равно была тяжелой. Бьорн взял свой меч и разрезал косатку от головы до хвоста. Бьорн съел ее сердце и печень. Он стал совсем сильным.
72 
