Прочитал почти все книги про пиранью, Мазура, рассказы отличные и хотелось бы ещё, я знаю их там... 
очень нудно 
90 
Юленька остановилась, оглянулась – протоптанная ею дорожка протянулась в пустоту. В стороне от нее, не глядя ни на кого, шел Джек. У него получалось легко: широкими шагами, почти что не проваливаясь в сыпучий снег. Копье лежало на плече, поглядывая на Юленьку недобро.
Оно точно знало, что Юленька знает.
А молот? Тот, который Алекс сунул за пояс, хотя и придерживал при ходьбе рукой. Молот тоже волшебный. И если так, то…
– Про него не думай. У него своя дорога. Я знаю.
В Алексовых глазах все перевернуто. Поле – серое, небо – белое, и дорога, протоптанная Юленькой, уходит наискосок, перечеркивая черный круг зрачка. А он – как колодец.
Когда-то Юленьку мама на дачу возила, когда еще могли себе дачу позволить. И даже не дачей это место было – просто дом за забором из неровных досок. Дощатый туалет с дверью, что закрывалась на огромный ржавый крюк. Огород за окном. И колодец, обложенный речным камнем. К колодцу Юленьке строго-настрого запретили подходить, и мама постоянно жаловалась еще, что у колодца этого крышки нету. А отец обещал, обещал сделать, но не делал.
Впрочем, Юленька была послушной. И в колодец только единожды заглянула, сама цепенея от ужаса. Чего больше боялась? Того, что внутри? Или маминого гнева?
Тем обидней было, что в каменном скользком окладе жила самая обыкновенная чернота.
– Он останется. Мы вернемся. Только не говори. Никому не говори. Это наш секрет!
– Хорошо, – ответила Юленька и подумала, что теперь у них с Алексом два секрета. Но о первом Алекс не знает. Вернее, не знает, что Юленька о нем знает.
Смешно!
Юленька хихикнула, а потом вдруг в голос рассмеялась. И смех полетел над белым полем, взмыл чайкою и, ударившись о небосвод, рухнул в сытые туманы Ниффльхейма.
– Ты чего?
– Ничего, просто…
Солнца лишенное, небо качалось темным колоколом. Гремело оно нерожденными бурями, давило нежные молнии, оставляя лишь сухую костяную пыль. И ею посыпало кудри моря, выстуживая и без того студеное до самого-самого донышка.
Оно-то и открылось, когда оборвался берег. И равнина сменилась равниной. Но та, другая, была бесснежна и сера, изрыта глубокими шрамами, утыкана каменными столпами, словно копьями.
Кошка сидела на краю обрыва, глядела вниз задумчиво, печально.
– И что дальше? – спросил Алекс, так и не выпустив Юленькину руку. Он подошел к самому краю, туда, где обманчивыми горбами лежал теплый снег и брали начало огромные желоба.
– Дальше? – кошка улыбнулась в усы. – Девочка, ты когда-нибудь летала?
Стена уходила вниз почти отвесно, и параллельные канавы на ней – следы когтей гигантского зверя – свивались в одну тонкую, почти неразличимую, нить.
– Только во сне.
– Наяву лишь немногим сложнее, – Советница почесала за ухом. – Если, конечно, не испугаешься.
– Я не хочу!
– Когда падать вздумаешь – просто крылья раскрой.
– Мы вместе поедем, – сказал Алекс, но кошка покачала головой:
– У каждого – своя дорога.
Не у Юленьки! Она и близко не подойдет к обрыву. Это опасно. Руку сломать можно. Ногу. Шею. Насмерть разбиться…
– Ты уже разбилась. Тебя нет. Хочешь быть – слушай меня, – в синем глазу живет упрек, в желтом – смех. Снот знает, что Юленька слаба, так зачем же не отступиться? Чего проще – отойти и дать жить, как получается?
Или убить. Джек ведь хотел. Юленька была согласна. Умирать не страшно, а вот падать…
– Крылья раскрой, – повторила кошка, а Юленька все так же ответила:
– Я не хочу!
– Ты сядь и закрой глаза. Представь, что это – просто горка. Обыкновенная горка. Только большая. Ладно? И с горки ведь катиться – ерунда!
Для Алекса – возможно.
– Я не сумею.
– Тогда ты умрешь, – сказала Кошка и добавила: – В обоих мирах.
– Я…
Алекс подтолкнул к краю.
– Садись.
Юленька села, вцепившись изо всех сил в плащ. Зажмурившись, она досчитала до десяти, а потом – от десяти до единицы. Ничего не происходило. И лишь когда она выдохнула, уже понадеявшись, что пронесет, Алекс сказал:
– Поехали!
И Юленька поехала. Вернее полетела по гладкой, скользкой ленте.
Юленька завизжала, но ветер украл ее крик. И Юленька открыла глаза.
Она катилась. Высокие края желоба поднимались и тянулись друг к другу, почти смыкаясь. Лишь узкая полоска неба осталась между ними, то ли трещиной, то ли неряшливым швом.
90 
