100 
– Слушаюсь, барыня! – плотоядно ухмыльнулся бородач и замахнулся вилами.
Но на этом крестьянский бунт, собственно, и закончился. Поднимая тучи пыли, к нам подкатил джип, из которого хорошо оснащенным горохом посыпался... спецназ?!
Да, это действительно были профи из спецподразделения. Пятеро бойцов, прибывших на машине, в долю секунды уложили размахивавшего вилами бородача носом в землю, а затем заградительным барьером выстроились между гудящей толпой и нами.
Но их было всего пятеро, а толпа все прибывала и прибывала.
Но оказалось, что прибывали не только крестьяне, прибыли и основные силы Пименова: его служба охраны и остатки спецподразделения.
И вот небольшая цепочка из пяти человек превратилась в плотное ограждение, легко удерживающее внутри голосящую толпу с косами и вилами наперевес.
Мартин, облегченно вздохнув, передал проблемную тетку одному из своих людей и присел перед нами на корточки, сосредоточенно разглядывая Арлекино:
– Так вот кто, оказывается, спас Монику и Катю.
– Какую еще Катю? – говорить я уже не могла, сил наскреблось только на едва слышный шепот.
– Катю Сиволапову, ее твои родители нашли в лесу. Кстати, по их словам, вот этот котяра, – кивок в сторону Карпова, – их привел к телу девушки.
– Это кот Арлекино.
– Арлекино?
– Это его ник в Интернете, настоящего имени я не знаю.
– Но кто он? Он... человек?
– Он ублюдок! – завизжала рыжая фурия. – Он должен был сдохнуть, мне врач сказал! Такие не выживают! И я велела его закопать потихому! Никто не должен был его видеть! Слышите вы – никто!!! А он здесь, и живой! Выполз из могилы, чтобы меня опозорить! Убейте его, гаденыша живучего! И вызовите ктонибудь «Скорую», мой сынок ведь умирает изза этой твари!
– Эта тварь, между прочим, – я с брезгливым отвращением смотрела на холеную бабу, – до последнего боролся за жизнь вашего ублюдка, даже после того, как Кульчицкий ранил его, Арлекино тащил на себе этого маньяка, истекая кровью.
– Сигизмунд не маньяк! – заверещала мадам Кульчицкая. – Это древняя кровь в нем играет, кровь предковвикингов! Они были завоевателями, привыкли грабить, убивать и насиловать, вот мальчик и не смог сдержаться! В конце концов, что значат жизни нескольких крестьянских девок перед зовом крови! Да позовите же врача!
– Уже позвали, и в первую очередь ради него, – Мартин кивнул на не подававшего признаков жизни Арлекино, – а не ради вашего сына. Я лично совершенно не расстроюсь изза смерти такого урода. А вы, Магдалена, получается, знали о забавах вашего отпрыска? Знали и покрывали его?!
– Нет, не знала, узнала только сегодня утром, когда Сигизмунд пришел ко мне за помощью. Он был напуган побегом одной из пленниц, и я...
– И вы решили замести следы, направив своих людей в клинику?
– Да! – надменно задрала подбородок Кульчицкая. – И что? Главное было – спасти наследника древних родов, а жизнь всякого человеческого мусора не важна. И если бы Сигизмунд послушался меня и улетел утром, все было бы хорошо! Но он решил, как настоящий мужчина, до конца разобраться с проблемой, чтобы ничто не могло больше угрожать доброму имени рода Кульчицких! Но кто же мог подумать, что причиной всех бед стал этот выродок, который давно должен был сгнить в земле! А он выжил и вредил моему мальчику!
– Он спасал этого мальчика, – произнес глухой, переполненный болью женский голос. – Спасал, потому что поклялся мне не причинять вреда Сигизмунду.
– Марфа?! – Рыжая обернулась на голос и злобно прищурилась. – Тыто тут при чем?
Из толпы крестьян вышла дородная женщина средних лет с уложенной вокруг головы толстой русой косой. Приятное полное лицо, не утратившие цвета большие голубые глаза, высокая грудь – «есть женщины в русских селеньях».
Мартин кивнул своим людям, и женщину пропустили к нам. Она опустилась на колени, тяжело вздохнула, откинув слипшиеся от пота светлые волосы со лба Гизмо, а потом нежно приподняла покрытую чешуей голову Арлекино и поцеловала его в щеку:
– Спасибо, мой хороший. И прости меня за то, что я заставила тебя поклясться. Но он всетаки мой сын, понимаешь?
Лишенные ресниц веки дрогнули и медленно открылись, светлоголубые глаза изумленно посмотрели на женщину:
– Твой сын? Он?
– Да.
– А я тогда кто?
100 
