очень нудно 
60 
Вот только подобный сегодняшнему случай предусмотрен не был, тут уж не до принципов гордой барышни, так что давай, Варька, набирай прочно сидящий в памяти номер.
– Здравствуйте, Варя, – не голос, а успокоительный бальзам. Стоп, у него что, мой номер в память мобильного внесен? Вот уж не думала... – Искренне рад вас слышать.
– Здравствуйте, Мартин. У меня к вам огромная просьба, дело очень срочное, иначе я не стала бы вас беспокоить.
– А напрасно. Вы можете меня беспокоить в любое время.
– Спасибо. Мартин, я сейчас в тридцати километрах от Москвы, еду по Минскому шоссе, у меня в машине находящаяся при смерти девушка, которой необходима срочная помощь в хорошей клинике.
– Что с девушкой? Авария? Вы ее сбили? – Всетаки он молодец – ни одного кретинского вопроса, только по существу.
– Нет. Это Моника Климко...
– Дочь Игоря Дмитриевича, председателя правления...
– Да, она. Я нашла ее в лесу, она истощена и изранена, на теле живого места нет.
– Понял. Дай подумать. – Ой, давай так и останемся на «ты»! – Клиника моего приятеля, в которой выхаживали вас с Олегом, находится на противоположном от тебя конце Москвы, на машине ты будешь добираться очень долго...
– Долго нельзя!
– Тогда так. Как только увидишь дорожный знак с указанием любой больницы, сверни туда, пусть хоть какой врач рядом будет, если что – укол поддерживающий сделает. Оттуда сразу звони мне, сообщи, где вы. Я высылаю вертолет.
ГЛАВА 28
Это все здорово, только... Я езжу по этой трассе почти каждый день и выучила ее практически наизусть со всеми поворотами и придорожными знаками, и указателя на больницу не помню.
Значит, надо остановиться, достать из бардачка автомобильную карту Московской области и поискать там ближайший населенный пункт, где есть хоть какоенибудь медицинское учреждение.
Что я и сделала.
Сегодня определенно был день Моники. Не более чем в десяти километрах от той точки, где стоял мой джип, находился, если верить карте, небольшой городок, возле которого имелась пометка в виде красного креста, означавшего, что больница там есть!
Первым делом я позвонила Мартину и сказала, куда мы направляемся. Зачем терять драгоценные для девушки минуты, чем раньше прибудет вертолет, тем лучше.
Так, а теперь в больницу. Я оглянулась назад:
– Держись, хорошая моя, держись. Помощь уже в пути, мы тебя вытащим. Ты только держись. Моника?
Ох, не нравится мне это! Девушка и раньше была не самым румяным в мире человеком, но сейчас странно запрокинутое лицо приобрело жуткий синюшный оттенок, и... Грудная клетка была неподвижна!
Она что, не дышит?!!!
Меня буквально смело с водительского сиденья. Распахнув заднюю дверцу, я трясущимися руками попыталась нащупать сонную артерию Моники. Но дурацкий тремор меньше всего способствует поискам пульса, особенно если этот пульс слабый. Или если его вообще нет...
– Ты что творишь?!! – взвыла я. – Ничего лучше не придумала, как умереть в момент спасения, когда до больницы осталось какихто десять минут езды? Нет уж, дорогуша, фигушки!
Хорошо всетаки иметь просторную машину. Можно спокойно разложить заднее сиденье и заняться реанимационными процедурами.
Впрочем, слово «спокойно» в данной ситуации както не к месту. Потому что Моника действительно не дышала. И биения сердца я, приложив ухо к грудной клетке, не услышала.
Самое ужасное, что я не знала, когда именно это произошло. И есть ли смысл трепыхаться.
Но для меня он был! Потому что сегодня – день Моники, она смогла вырваться из лап маньяка, позвать меня, к нам на помощь летит вертолет, ее ждут в лучшей клинике Москвы, и, в конце концов, я уже сказала ее маме, что дочь жива! А новой потери своей девочки Элеонора не вынесет, и на моей совести будет две смерти!
Что? При чем тут я? А при всем!
И я продолжала чередовать непрямой массаж сердца с искусственным дыханием. Раздватри, раздватри, раздватри...
Не знаю, сколько это продолжалось – минуты или часы, время словно остановилось. Не было ничего – ни рева проносившихся мимо фур, ни гудков автомобилей, вроде бы подошли какието люди, о чемто спрашивали, но это все там, за полупрозрачной пеленой реальности. А здесь, внутри кокона, были только мы с Моникой. И мерные, повторяющиеся движения: раздватри.
Ничего не получалось, я это чувствовала. Под моими руками лежала пустая оболочка, утратившая душу. Но, может, душа еще не очень далеко улетела? Может, она меня услышит?
60 
