20 
Он пожал плечами.
— То, что все, что я сейчас могу слышать, — это лишь звук собственного голоса.
— А собаку, шлепающую по песку, а чирикающих птичек и далекий звук океана, жужжание насекомых?..
— Вот именно — ничего.
— Ничего? У тебя своеобразные понятия об этом мире.
— А ты? — Он заглянул ей в глаза. — Ты никогда не чувствовала себя частью толпы, не слышала, как гудят автомобили в пробке или веселятся люди на вечеринке?
— Нет, — ответила девушка, ужаснувшись.
Вставая, он сказал:
— А я слышал и чувствовал.
Лора тоже поднялась и отряхнула брюки.
— Ты, наверное, рад, что живешь в южной Калифорнии?
— Да, черт побери! — Он повернулся к ней.
Выражение его лица было сложно понять. Расстроил ли его разговор об отце? Или он ненавидел Ферн-Глен?
— Джон, что случилось?
Он качнул головой и пошел вдоль залива.
Лора шла за ним по берегу. Ее внимание привлекла небольшая цветочная поляна. Лора наклонилась и сорвала цветок. Она очень любила эти нежные фиолетовые бутоны.
— Что это? — спросил Джон.
— Это? — Лора подала ему цветок. — Дикие ирисы.
Он намотал стебель на палец.
— Я звонил вчера вечером Трине, после того, как пришел домой и увидел, что вас с Виктором нет.
— После обеда он заявил, что скоро свихнется, — так на него давят стены.
— И ты потащила его в торговый центр. Великолепный выбор!
Его тон разозлил Лору. Джон опять стал подозрительным, недоверчивым и раздраженным. Только оправдываться она не собирается. Она пожала плечами и игриво проговорила:
— Знаешь, в торговом центре несколько ювелирных магазинов, где можно найти кучи больших сверкающих бриллиантов и обручальных колец. Там даже есть свадебный салон и магазин дамского белья, в котором продается множество всяких интимных штучек на все случаи жизни.
— Ты неисправима, — рассмеялся он.
— Не только тебе подкалывать собеседника при каждом удобном случае. Ты вообще самый несносный мужчина, которого я когда-либо знала. Непонятно, как я тебя выношу.
— Хм. Значит, я несносный. А я бы не прочь…
— Что, поцеловать меня снова?
— Да, — сказал он, и они бросились друг другу в объятия.
Их губы встретились, поцелуй был долог и глубок, оба наслаждались запахом, вкусом, силой друг друга. Когда Лора почувствовала, что его язык дотронулся до ее языка, у нее подкосились коленки и она чуть не упала, но Джон крепко держал ее.
Они стояли в высокой траве, их колени соприкоснулись и оба упали в мягкий зеленый ковер.
Джон перевернул ее на спину, прижал всем телом к траве и посмотрел ей прямо в глаза. Потом опустил голову и подарил ей еще один поцелуй, скорее нежный, чем страстный.
Она повернула голову, и он поцеловал ее открытую шею. Девушка еле слышно произнесла:
— Нет. — Их глаза встретились. — Джон, подумай о Трине.
Он скатился с нее и лег рядом. Лора слышала его прерывистое дыхание и подумала, что заслужила большую голубую ленту «за достойный восхищения самоконтроль в сложной ситуации».
— Я звонил ей вчера вечером.
— Кому?
— Трине.
— Ты говорил.
— Она не сможет приехать. Не хочет.
И все сразу стало понятно. До боли очевидно.
Трина решила не приезжать, и ему стало грустно и одиноко. Джон использовал ее, чтобы заглушить боль.
— Это не слишком хорошо, — прошептала она и села, подтянув колени к груди.
Он сел рядом, приподнял ей волосы и поцеловал в шею. Она почувствовала, как будто по его теплым губам через ее тело пропускали ток.
— Не хотелось бы надолго оставлять Виктора одного, — тихо сказала девушка.
— Ты очень красивая, но настолько…
— Остановись, — попросила Лора, повернувшись к нему. — Джон, так не должно быть, это нехорошо.
Он дотронулся до ее щеки.
— Чувства не бывают плохими.
— Тем не менее мы не должны…
— Не думаю, что Трине это важно. — Его палец путешествовал по ее шее, играя воротом свитера. — Скорее всего, ей наплевать, — добавил он.
— Но то, что мы делаем, неправильно, — мягко сказала Лора, снимая его ладонь со своего пылающего тела. — Кельвин уехал пытать счастья в Чикаго, а я здесь, и мне не хочется снова испытать непередаваемые ощущения брошенной женщины. Скоро ты вернешься домой, и все пойдет по-прежнему. А я буду здесь.
— Ты не пытаешься соблазнить Виктора Рида, — сказал он без тени сомнения в голосе. — Тогда зачем…
20 
