17 
Тогда это был просто интересный секс. Уже потом Матиас влюбился в Ирму так, что уши закладывало.
— Ваш греческий салат.
Официант поставил перед Матиасом тарелку, и Реннер сморгнул пелену наваждения. Ирма с недовольной гримасой откинулась назад. Она презирала официантов — аристократические замашки, которые всю жизнь вбивал в нее отец, со временем превратились в обыкновенный снобизм.
Матиас взялся за вилку.
— Ирма, у меня нет этих двух часов. Это раз. А два…
— Я знаю, — оборвала его Ирма. — Я все знаю наперед, что ты скажешь. Это всего лишь отличный секс, Матиас, можно было бы не придавать этому такого значения.
— А я придаю, — достаточно спокойно парировал Матиас.
— Тяжело, наверное, так жить.
— Это стало для тебя открытием? — взглянул ей в глаза Матиас.
— Нет, конечно. — Она попробовала салат. — Так и знала, что не будет ничего приличного.
Матиас пожал плечами: ему салат понравился. Не нравилось поведение Ирмы и та откровенность, с которой она демонстративно предъявляла на него права. Некие права у нее имелись, но эта женщина полагает, что гораздо большие, чем есть на самом деле.
— Ладно, — сказала Ирма, — но мы же увидимся вечером? Мы еще не обсудили все дела.
— Может быть, — ответил Матиас после паузы. В кармане у него зазвонил мобильный телефон. Как пить дать, это Конрад, который интересуется, где загулял его драгоценный Овод.
Энн вышла на работу, так и не решив, как ей ухитриться и раздобыть письмо от редактора «Франкфурт цайтунг». Пока что в голову не приходило ни одной хорошей идеи. В общем-то, не было вообще ни одной идеи. От отчаяния Энн уже подумывала о том, чтобы вломиться в редакцию, украсть бланк и подделать подпись. Если бы еще знать, как выглядит эта самая подпись. Впрочем, взлом офиса грозил тюремным сроком. Однако, Энн согласна была рискнуть, лишь бы оказаться поблизости от Альберта Кершнера. Она была готова на все, что угодно. Только вот криминальных способностей она в себе не ощущала. Мысль о взломе пришлось отвергнуть, как фантастическую. Проще говоря, идей не было. Администрация мюзикла вряд ли благосклонно отнесется к рекомендательному письму из «Мечты рыболова» взамен аналогичной бумаги из «Франкфурт цайтунг». К тому же Энн подозревала, что герр Сюмме примет ее за сумасшедшую, если она обратится к нему с подобной просьбой. Изданию про рыбалку неинтересен материал про мюзикл «Овод». Хотя… название вполне подходящее. Энн настолько погрузилась в мысли о способах заполучить вожделенное письмо, что рассеянно выполняла свои прямые служебные обязанности. Пару раз она перепутала столики, несколько раз — заказы. Когда Энн в очередной раз подошла к стойке, Бертольд подозвал девушку к себе.
— Что с тобой творится, фройляйн? — прищурился хозяин «Пива и сосисок». — Ты на мюзикл-то съездила?
— Да, — ответила Энн. — В этом-то и дело.
— Поподробнее можно? — осведомился Бертольд.
Энн помедлила. Что она могла сказать? «Я влюбилась по уши в звезду, наврала с три короба администрации мюзикла, и теперь мне нужно письмо из редакции, которая даже имени моего ни разу не слышала». Бред какой-то.
— Я не успела на последний поезд, поэтому не выспалась, — выдала полуправду Энн. — Прости, я постараюсь быть внимательнее.
— Иди-ка ты лучше домой, выспись, — похлопал ее по плечу Бертольд.
— Спасибо, — согласилась Энн. — Наверное, мне действительно лучше пойти домой.
К себе в квартиру Энн, однако, не пошла. Пару часов она провела, дефилируя туда-сюда у дверей здания, где находилась редакция «Франкфурт цайтунг». Войти она не решилась. Потом Энн все же вернулась домой. Квартирка неожиданно показалась совсем убогой. Призрак удачи и резкого карьерного взлета, не говоря уже о надежде на роман с Альбертом Кершнером, сделали реальность беспросветно мрачной. Энн даже разрыдалась, рухнула на кровать и целый час поливала слезами подушку. Когда слезы иссякли, девушка вытерла распухший нос и поставила чайник. Надо думать, а не рыдать. Думы тоже пользы не принесли. Прошло уже три дня из отпущенных ей двух недель. Надежда таяла. Тогда, в театре, Энн казалось, что добыть письмо — такая мелочь, главное, что согласие руководителей труппы получено. Теперь же она снова оказалась в тупике. Такое ощущение, что вся ее жизнь состоит из сплошных табличек «Выхода нет».
Даже не выпив кофе, Энн отправилась на работу. В «Пиве и сосисках» было тихо и спокойно. Бертольд скучал за стойкой, в столь ранний час посетителей практически не было, только в углу флегматично поглощал сосиску мрачный субъект, читавший «Франкфурт цайтунг». Увидев газету, Энн едва не разрыдалась. Бертольд подозрительно уставился на шмыгающую носом сотрудницу.
17 
