18 
— Матери Сунии тоже ничего не говорите, — добавила Ауриана. Фредемунд стояла неподвижно с сердитым независимым видом. — Фредемунд, это приказ!
Фредемунд с недовольным видом отпустила руку Сунии. Суния сначала взглянула на Ауриану с выражением радостного недоумения на лице, затем это недоумение сменилось облегчением и наконец не знающей границ благодарностью, переходящей в любовь. Все чувства ясно читались на простодушном лице девочки, на котором отражалось все, что она испытывала внутри. Ауриана знала, что Суния не хочет возвращаться домой к своей матери. По всей видимости, она страстно мечтает остаться здесь. Ауриана с досадой заметила, что коричневое шерстяное платье девочки во многих местах источено молью — мать Сунии была достаточно состоятельной женщиной и вполне могла бы лучше заботиться о дочери. Суния дотронулась кончиками пальцев до руки Аурианы и, слегка склонив голову, прошептала:
— Ты такая величественная и добрая…
И девочка медленно побрела прочь. Неожиданно она снова обернулась и, взглянув на Ауриану своими большими выразительными глазами, тихо промолвила:
— Я никогда не забуду твоей доброты, никогда…
— Суния… — промолвила Ауриана и замолчала, не зная, какими словами выразить то, что она хотела сказать. — Если ты когда-нибудь попадешь в переделку, если тебе будет очень трудно и не от кого ждать помощи, приходи ко мне.
Девочка постояла еще несколько мгновений, глядя на нее широко раскрытыми удивленными глазами и как бы обдумывая только что услышанные слова. Затем ее глаза заблестели от набежавших слез, и она, круто повернувшись, опрометью бросилась по тропинке, ведущей к деревне, спотыкаясь на ходу в своей неудобной сношенной обуви.
* * *
К тому времени, когда Ауриана, Ателинда и все домочадцы усадьбы Бальдемара прибыли на вершину Холма Железного Топорища, где вовсю полыхал костер Истре, здесь уже находились сотни соплеменников. Толпы людей ожидали приезда Труснельды и ее жриц и начала священного ритуала. Ауриану и Ателинду пропустили на почетные места, находящиеся у самого костра. Рядом с ними устроились Сисинанд с детьми и семья Витгерна. Чувство уюта и покоя, которые она всегда испытывала в кругу сородичей и друзей, охватило Ауриану, но в глубине души девушка ощущала гнетущее чувство острой тревоги — словно вечно бодрствующий часовой внутри нее заметил еще никому неприметные зловещие тучи, собирающиеся на горизонте.
Внезапно тишину разорвал мощный грохот священных барабанов — это строй барабанщиков поднимался по тропе вверх по склону холма. На барабанщиках были надеты ярко-красные плащи, поскольку красный цвет считался цветом жизни. Их строй, словно алая извивающаяся змейка, прорезал плотную толпу собравшихся. Выйдя к костру, они стали вокруг него, ни на мгновение не переставая выбивать глухую дробь, в такт которой, казалось, билось сейчас каждое сердце. Эти звуки были похожи на отголоски шагов марширующего где-то в отдалении войска великанов. Грохот барабанов оглашал окрестности, и ему вторили барабанщики, находившиеся сейчас вокруг костров на соседних холмах. Все это вместе создавало жуткое впечатление — будто земля ожила и в глубине ее под зеленым травянистым покровом гулко бьется огромное мощное сердце. Все присутствующие ощущали в этот момент трепет жизни, словно при рождении живого существа; этот трепет был сродни набегающим на берег морским волнам, барабанящему по земле живительному летнему дождю, ритмичному стремительному движению змеи в чаще леса.
«Смерть — это жизнь, смерть — это жизнь!» — казалось, настойчиво внушали барабаны. Ателинда как-то в детстве пыталась объяснить эту мысль Ауриане, но не смогла и только сказала: «Нам очень трудно понять все это. Именно поэтому мы должны каждый год участвовать в священном ритуале, во время которого нам вновь и вновь демонстрируют и внушают все ту же священную мысль».
Несколько девушек, взявшись за руки, начали водить хороводы вокруг костра. Но когда они увидели Труснельду, приближающуюся вместе со своими жрицами, они бросились врассыпную.
Труснельда с помощницами двигалась в такт барабанной дроби. Казалось, невидимая нить связывает каждый удар барабанщиков по натянутой коже барабана и шаг величественно выступающей жрицы. Круглое добродушное лицо Труснельды было сейчас замкнутым и чужим — она воплощала саму Истре. В правой руке она держала поднятый к небу факел, что означало ее перевоплощение в данный момент в сам прообраз Истре — богиню Фрию, Несущую Свет. Она должна была осветить этим живительным светом темную ночь смерти. Труснельда была одета в белые одежды, отливающие серебром — они были вышиты серебряной нитью. Вышивка, символизировавшая силы возрождения, изображала яйцо с вписанным в него крестом и прыгающего через него зайца. На лоб жрицы свешивался с головы большой серебряный диск — символ полнолуния. Труснельда прошла совсем близко от огня, так что горячие потоки воздуха, исходившие от костра, обдали ее с ног до головы. Она подняла обе руки к небу и воскликнула:
18 
