очень нудно 
137 
На следующий день Марк разыскал тело Луки в огромной незарытой еще общей могиле для неопознанных и невостребованных трупов, которая располагалась за городом, и устроил пышные похороны. Он настоял на том, чтобы Луку обрядили в дорогой погребальный наряд, провезли на золоченой повозке по улицам Рима в сопровождении многолюдной процессии плакальщиков. Затем он приказал поместить урну с пеплом Луки в фамильный склеп Юлианов, находившийся в полумили от города по Виа Аппиа. Все это глубоко опечалило отца Марка, его тетю Аррию и всю родню, поскольку, на общий взгляд, такие похороны бывшего раба выглядели по крайней мере абсурдными.
Когда Марк наблюдал за тем, как горит на погребальном костре тело его лучшего друга, непокорная страстная душа Эндимиона возродилась в нем с прежней силой. «Это не я убил Луку, — с ожесточением думал молодой человек, — его убила слепая жестокая тирания. Тирания, которая носит множество масок: сегодня это Нерон, а завтра это может быть совсем другая маска».
Именно смерть Луки вдохновила его на бунтарский поступок, который принес ему дурную славу, а его отцу — гибель.
У Марка сохранилась одна из книг Изодора, которую удалось спасти от сожжения. Он заказал переписчикам размножить ее в сотнях списков, а затем поручил клиентам своего отца, людям бедным и забитым, тайно снабдить этими копиями владельцев книжных лавок, которые, несмотря на гонения, хотели иметь их для продажи — поскольку именно гонения возбудили горячий интерес у публики ко всему, что когда-то писал и говорил Изодор. И, таким образом, Марк как бы возродил философа из небытия. Вскоре после этого в его руки попал список с произведений запрещенного поэта Лукана. Эту книгу он также размножил и распространил. «Твой бог — Дионис, несущий свободу», — звучали в его сердце слова Изодора, и ободренный ими, он действовал все смелее. За короткое время ему удалось вернуть к жизни с полдюжины запрещенных и официально проклятых поэтов и философов. Постоянный приток недозволенной литературы в книжные лавки сбивал с толку императорских советников и правителей города, приводил их в бешенство, и они всеми силами стремились напасть на след возмутителей спокойствия.
Когда Диокл написал Юлиану-старшему о том, что видел и слышал достаточно, чтобы сделать неутешительный вывод: юный Марк является пресловутым возмутителем спокойствия, который распространяет запрещенную литературу, отец был не в состоянии больше терпеть своевольные поступки сына. Он пренебрег своим долгом, и, вопреки, полученным им приказам, отправился домой. Промедление могло привести к роковым последствиям, так думал Юлиан-старший.
В это время при дворе Императора обстановка все более накалялась: один заговор следовал за другим. Нерон слишком долго бесчинствовал, убивал и мучил, находясь у власти, и теперь он сам в свои редкие минуты просветления отчетливо сознавал, что окружен волками, инстинкт предупреждал Императора, что кольцо хищников вокруг него сужается. Однако ответ у него был только один — увеличить число убитых и замученных, чтобы запугать остальных. Когда Нерону неожиданно пришла в голову бредовая идея о том, что все командиры северных легионов, расположенных в Галлии и Германии, составили заговор, цель которого — повернуть легионы против него, Императора, и, свергнув его, посадить на трон одного из своих соратников, Нерон приказал им всем — в том числе и отцу Марка — срочно вернуться в Рим, намереваясь устроить массовый судебный процесс, а затем обречь всех на гибель. Однако военачальники отказались выполнять этот приказ, совершив тем самым беспрецедентный акт коллективного неповиновения.
Но старый Юлиан, который уже находился на полпути домой, не хотел поворачивать назад — он твердо решить приструнить своего непутевого сына, обуздать его своеволие и потому убедил себя, что его собственная невиновность послужит ему надежным щитом от клеветы. Молодой Марк был не на шутку встревожен таким поворотом событий, он прекрасно понимал, что отец послужит той единственной мишенью, на которую обрушится весь гнев Императора.
Юлиан-старший сильно разболелся в дороге, которая заняла у него целых четыре месяца. Стояла середина зимы, только что в Риме прошел праздник Сатурналий. В особняк на Эсквилинском холме Юлиана внесли на носилках, он был очень плох. Причину его болезни врачи усматривали в отравлении организма вредными ядовитыми парами северных болот.
137 
