199 
— А ты, Тонга, ты считаешь, что я должна укрепить свою связь с племенем? Я могу быть частью этой земли только в том случае, если буду с вами? Значит, слушайте ее, мою пепеха! Пепеха Глории — не дочери Куры-маро-тини, не внучки Джеральда Уордена. Не маори, не пакеха.
Глория выпрямилась, дожидаясь, пока вокруг нее соберутся все. В варенуи уже пришли и другие мужчины и женщины. Было время, когда одно только такое количество слушателей лишило бы Глорию дара речи. Но она давно переросла это. Запуганной ученицы «Оукс Гарден» уже не существовало.
— Я Глория, и тот ручей, что протекает в миле к югу отсюда, ограничивает землю, связывающую меня со Здесь и Сейчас. Пакеха называют это Киворд-Стейшн, а меня они называют наследницей. Но у этой девушки, у Глории, нет тупуна, нет предков. Женщина, которая называет себя моей матерью, продает песни своего народа ради славы и денег. Мой отец никогда не давал мне земли — может быть, потому что его отец когда-то изгнал его оттуда. Своего деда я не знаю, история моих предков пропитана кровью. Но я, Глория, приехала на Аотеароа на «Ниобе». Я пересекла океан боли, путешествовала с потоками слез. Я приставала к чужим берегам, прошла через страну, где сгорела моя душа. Но я здесь. И нга ва о муа — время, которое настанет и которое миновало — найдет меня на земле между озером и кругом каменных воинов. На моей земле, Тонга. И никогда больше не смей оспаривать ее у меня! Ни словами, ни поступками, не говоря уже о нечестной игре!
Глория сверкала глазами, глядя на вождя. Когда позже нгаи таху рассказывали об этом вечере, они говорили об армии разъяренных духов, которые придавали ей сил.
Самой Глории не нужны были духи. И она не ждала ответа. С высоко поднятой головой она покинула варенуи своего племени.
И побежала только тогда, когда за ней закрылась дверь.
Мир
Данидин, Киворд-Стейшн, Крайстчерч
1917–1918
1
Джек МакКензи вглядывался в горизонт, на котором постепенно проступала белая дымка. Новая Зеландия — страна белых облаков. Судя по погоде, Южный остров предстанет перед ним сегодня так же, как когда-то перед переселенцами с Гавайки. Стоявшие вокруг мужчины радостно приветствовали родную землю. Капитан велел сказать всем, что они приближаются к месту назначения, и те, кто мог ходить или передвигаться в инвалидной коляске, высыпали на палубу. Вокруг Джека смеялись люди, некоторые плакали. Для многих ветеранов Галлиполи возвращение домой было приправлено горечью, и никто из них уже не был таким же, каким он когда-то уходил на войну.
Джек смотрел на воду, от волн кружилась голова. Может, думал он, лучше снова спуститься в каюту; вид находившихся вокруг него мужчин расстраивал его. Все эти мальчишки, которым отстрелили руки и ноги, которые возвращались с войны слепыми и хромыми, больными и немыми, вызывали не только чувство жалости, но и наполняли душу неизбывной грустью. Он помнил, как они уходили на войну — распевая песни, смеясь и размахивая руками. Все впустую. Спустя две недели после последней атаки, во время которой был ранен Джек, войска из Галлиполи отозвали. Турки победили — но они тоже полили свою землю кровью. Джек чувствовал в теле свинцовую тяжесть. Как и прежде, приходилось заставлять себя делать каждое движение, вот и сегодня он вытащился на палубу только потому, что на этом настоял Роли. Первый взгляд на родину — Аотеароа. Джек подумал о Шарлотте. Стало зябко.
— Вам холодно, мистер Джек? — Роли О’Брайен заботливо набросил одеяло на плечи Джека. На палубе было довольно свежо. А там, на побережье Галлиполи, скоро снова начнет печь солнце. — Сейчас сестры принесут горячий чай. Ведь люди заходят остаться на палубе, пока по-настоящему не покажется земля. Это так волнующе, мистер Джек! Интересно, сколько пройдет времени, прежде чем мы причалим?
— Просто Джек, Роли… — устало произнес Джек. — Сколько тебе повторять? И пройдет не один час, прежде чем мы причалим. До земли еще много миль. Ее пока вообще не видно. Только висящий над ней туман.
— Но она скоро появится, мистер Джек! — весело воскликнул Роли. — Мы возвращаемся домой! Мы живы, мистер Джек! Видит Бог, бывали дни, когда я уже не верил в это! Порадуйтесь же хоть немного, мистер Джек!
Джек попытался улыбнуться в ответ, но почувствовал только усталость. Может быть, не так и плохо было бы вечно спать… но потом он обругал себя за неблагодарность. Он не хотел умирать. Просто искушал Бога. И теперь достиг точки, когда ему самому стало это безразлично…
199 
