очень нудно 
49 
Разумеется, приют не миновало нашествие англичан, и Соне, при ее красоте, очень повезло, что в это время она находилась в другом месте. Молодых вдов в обители скорби значительно поубавилось, но Сунита не стала высказываться по этому поводу: и без того было ясно, какова их судьба.
На ночь Сону заперли в одной из клетушек, а утром отвели к брахману.
– Мы не можем ее убить, – сразу сказал он, и Сунита заметила:
– Сейчас многие считают смерть избавлением, так что это не самое страшное наказание.
– Она пришла в приют от безысходности, а не потому, что раскаялась. Придет время, и она вновь убежит. Будет лучше посадить ее на цепь и кормить раз в три дня.
– Тем более сейчас у нас очень мало еды! – воскликнула обрадованная его решением Сунита, и Сона впервые увидела в ее глазах обыкновенную женскую зависть, зависть к ее молодости и красоте, к тому, что ей удалось вырваться из плена условностей и, пусть ненадолго, снова увидеть жизнь.
– А еще ей нужно обрить голову, – сказал жрец, и тут Сона вскричала:
– Нет!
Они не знали, как она радовалась отрастающим волосам, как мечтала о том, что однажды Арун наконец-то увидит ее, окутанную темным облаком шелковистых прядей, хотя и понимала, что волосы отрастут до прежней длины далеко не за один год.
А еще Сона почувствовала, что окончательно освободилась от душевных мук, терзавших ее на протяжении трех последних лет, и в ней зарождается чувство протеста.
Она бросилась бежать, но ее поймали служащие храма. Сона царапалась и кусалась, и ее пришлось связать. Когда ей брили голову, она рыдала так, будто у нее живьем вырывали сердце.
– Смотрите, – сказала Сунита, – эта женщина оплакивает не свою душу и не своего законного супруга, а свои волосы! Кстати, а где вторая девчонка, Ратна?
– Она никогда сюда не вернется! – воскликнула Сона.
– Будем надеяться, что эта нечестивица уже мертва! – торжественно заявила Сунита.
Ослушницу облачили в застиранное белое сари и, как советовал жрец, приковали цепью к стене в крохотной каморке, углы которой были затканы паутиной. Постелью узнице служила драная джутовая циновка, на которой ночью она лежала без сна, а днем молча сидела, подтянув колени к подбородку и обняв их руками.
Мисочку дала и горсть риса узнице приносили раз в три дня и давали с таким видом, будто она объедает весь приют. Вода стояла всегда, но ее редко меняли, потому Сона постоянно рисковала заболеть. А еще девушку тревожило, что она стремительно теряет силы.
Ее показывали вновь прибывшим вдовам как пример существа, осквернившего и оскверняющего все на свете, чья карма тяжела, как набитый камнями мешок.
Сона старалась не обращать внимания на эти посещения. Она молчала с истинно брахманской отрешенностью, хотя при этом в ее голове кипели мысли. Сбежать она не могла. Передать послание – тоже. Да и кому? Надежда на то, что Арун догадается, где она очутилась, была довольно призрачна. Да и жив ли он?
Сона запрещала себе думать о том, что, возможно, ее муж мертв. Вместо этого она вспоминала, как растворялись сомнения, исчезали угрызения совести, уходила боль, уступая место волнующему ощущению новой жизни, как возрождались ее душа и тело, как любовь казалась рекой, затопившей все на свете. Если люди стремятся друг к другу так, как она и ее супруг, они обязательно будут вместе. Арун велел ей верить, и она верила, он убеждал ее ждать, и она ждала.
Аруна схватили еще на подходе к городу. Напрасно он пытался уговорить англичан отпустить его, объясняя, что он не лазутчик и не принимал участия в восстании. Единственное, чего он добился, так это того, что его доставили на суд в Военную комиссию, члены которой отнюдь не были склонны к милосердию. По большей части задержанных приговаривали к смертной казни.
На одной из площадей Варанаси была сооружена виселица, где ежедневно вздергивали с десяток индийцев. Некоторые английские офицеры любили сидеть здесь и, покуривая сигары, наблюдать за предсмертными судорогами жертв, которые в шутку называли «брахманским танцем».
Светило яркое солнце, над плоскими каменными плитами дрожал горячий воздух. Аруна снова вели на казнь, только на сей раз он не испытывал никакой надежды на освобождение. Можно единожды избежать смерти, но дважды это возможно только тогда, когда ты отмечен божественной печатью.
– Только бы все побыстрее закончилось, – пробормотал идущий рядом с ним изможденный мужчина лет сорока.
49 
