очень нудно 
48 
– Что меня всегда удивляет в твоей маме, – сказала Сара, когда они в постели начали перебирать события минувшего дня, – это то, что она сразу стала считать Сэма твоим сыном. Неужели ей никогда не приходит в голову, что у такого черного мальчика не может быть белого отца?
– По-моему, она не разбирается в оттенках кожи.
– А вот мистер Мюллер разбирается. Я в этом уверена.
Внизу зазвонил телефон. Время приближалось к полуночи.
– А, черт, – произнес Кэсл, – кто это может звонить нам в такой час? Снова твои люди в масках?
– Ты не собираешься подходить к телефону?
Звонок прекратился.
– Если это были твои люди в масках, – сказал Кэсл, – у нас есть теперь шанс прихватить их.
Телефон зазвонил во второй раз. Кэсл взглянул на часы.
– Да ответь ты им, ради бога.
– Наверняка не туда попали.
– Тогда я подойду, если ты не хочешь.
– Накинь халат. А то простудишься.
Но как только Сара вылезла из постели, телефон перестал звонить.
– Наверняка снова позвонят, – сказала Сара. – Помнишь, в прошлом месяце трижды звонили в час ночи?
Но на сей раз телефон молчал.
С другого конца коридора раздался крик.
– Черт бы их подрал, – сказала Сара, – они разбудили Сэма. Кто бы они там ни были.
– Я схожу к нему. А то ты вся дрожишь. Залезай обратно в постель.
Сэм спросил:
– Это были бандиты? А почему Буллер не залаял?
– Буллер умный. Никаких бандитов нет, Сэм. А позвонил так поздно просто один мой приятель.
– Тот, который мистер Мюллер?
– Нет. Он не мой приятель. Спи. Телефон больше не зазвонит.
– Откуда ты знаешь?
– Знаю.
– Он ведь звонил не один раз.
– Да.
– Но ты все равно не подошел. Откуда же ты знаешь, что звонил твой приятель?
– Слишком много вопросов ты задаешь, Сэм.
– Это был тайный сигнал?
– А у тебя есть тайны, Сэм?
– Да. Много.
– Расскажи мне хоть одну.
– Не буду. Какая же это тайна, если я тебе расскажу.
– Ну так вот и у меня есть тайны.
Сара еще не спала.
– Теперь он в порядке, – сказал Кэсл. – Он думал, это звонили бандиты.
– Может, так оно и было. А что ты ему сказал?
– О, я сказал, что это тайный сигнал.
– Ты всегда знаешь, как его успокоить. Ты любишь его, да?
– Да.
– Как странно. Я никогда не могла этого понять. Жаль, что он на самом деле не твой.
– А мне ничуть не жаль. И ты это знаешь.
– Я никогда не понимала почему.
– Я же говорил тебе много раз. Достаточно я вижу себя каждый день в зеркале, когда бреюсь.
– И видишь ты в зеркале всего лишь доброго человека, милый.
– Я бы так о себе не сказал.
– Будь у меня твой ребенок, мне было бы чем жить, когда тебя не станет. Ты же не вечен.
– Нет, слава богу, нет. – Он произнес это не подумав и пожалел, что так сказал. Ее понимание всегда побуждало его приоткрываться чуть больше, чем следовало, – как он ни старался сдерживаться, его так и подмывало все ей рассказать. Иной раз он цинично сравнивал ее с умным чиновником, который, ведя допрос, выказывает понимание и вовремя предлагает сигарету.
Сара сказала:
– Я знаю, ты чем-то встревожен. Хотелось бы мне, чтобы ты рассказал, в чем дело… но я знаю, ты не можешь. Возможно, когда-нибудь… когда ты станешь свободным человеком… – И с грустью добавила: – Если ты вообще когда-либо станешь свободным, Морис.
5
Кэсл оставил велосипед на хранение у билетного контролера на Беркхэмстедской станции и поднялся наверх, на платформу, откуда шли поезда на Лондон. Почти всех, кто ежедневно ездил в столицу, он знал по виду – с некоторыми даже здоровался кивком. Холодный октябрьский туман стлался по стеклянной поверхности пруда у замка и капал сыростью с плакучих ив, выстроившихся вдоль канала по другую сторону железнодорожной колеи. Кэсл прошелся вдоль платформы и обратно: он вроде бы знал почти всех, кроме одной женщины в поношенной кроличьей шубке: женщины редко ездили этим поездом. Он увидел, в какое она вошла купе, и решил сесть там же, чтобы понаблюдать за ней. Мужчины развернули газеты, а женщина раскрыла книгу в бумажной обложке – роман Дениз Робинс. Кэсл же начал читать второй том «Войны и мира». Он нарушал правила хранения тайны, даже в известной мере бросал вызов, читая эту книгу у всех на виду, удовольствия ради. «В одном шаге за этой гранью, похожей на грань, что отделяет живых от мертвых, лежит неопределенность, страдание и смерть. И что там? кто там? там, за этим полем, за этим деревом…» Кэсл посмотрел в окно и словно бы увидел глазами описываемого Толстым солдата недвижные воды канала, проложенного к Боксмуру. «Эта крыша, озаренная солнцем? Никто не знает, но знать хочется. Ты боишься и, однако же, жаждешь пересечь эту грань…»
48 
