очень нудно 
91 
Он отнес стаканы на кухню и тщательно их вымыл. Словно хотел стереть отпечатки отчаяния. Затем поставил два новых стакана в гостиной и впервые позволил надежде пустить ростки. Это было нежное растение, и за ним надо было как следует ухаживать, но ведь та машина, сказал себе Кэсл, безусловно, «тойота». Он не разрешал себе думать о том, сколько «тойот» в округе, а терпеливо ждал, когда зазвонит звонок. Интересно, кто явится и будет стоять вместо Дэйнтри на пороге. Не Борис – в этом Кэсл был уверен – и не младший Холлидей, которого только что отпустили под залог на поруки и к которому, скорее всего, теперь уже напрочь привязалась спецслужба.
Кэсл вернулся на кухню и дал Буллеру тарелку с печеньем – возможно, пройдет немало времени, прежде чем собака снова поест. Часы на кухне шумно тикали, отчего казалось, что время идет медленнее обычного. Если в той «тойоте» действительно сидит друг, что-то слишком долго он не появляется.
Полковник Дэйнтри въехал во двор «Королевского герба». Во дворе, кроме него, была еще только одна машина, и он какое-то время посидел за рулем, не зная, звонить ли ему, и если да, то что сказать. Во время обеда в клубе «Реформа» с шефом и доктором Персивалом он весь внутренне кипел от возмущения. Минутами ему хотелось отодвинуть тарелку с форелью и заявить: «Я подаю в отставку. Не желаю я больше иметь ничего общего с вашей чертовой Фирмой». До смерти он устал от всей этой секретности и ошибок, которые надо было покрывать, никогда в них не признаваясь. Из уборной во дворе вышел мужчина, что-то немелодично насвистывая и застегивая под покровом темноты ширинку, и прошагал в бар. Дэйнтри подумал: «Они убили своей секретностью мой брак». В войну все было просто, – куда проще, чем в ту, где пришлось побывать его отцу. Кайзер ведь не был Гитлером, а вот сейчас, во времена «холодной войны», как и в ту войну против кайзера, возникали вопросы – что правильно, а что – нет. И не было сейчас ничего, что могло бы оправдать убийство по ошибке. Мыслью Дэйнтри снова перенесся в мрачный дом своего детства – вот он пересекает холл, входит в комнату, где – рука в руке – сидят отец с матерью. «Богу виднее», – сказал бы отец, вспоминая бой за Ютландию и адмирала Джелико [Джеллико Джон Рашуорт (1859-1935) – главнокомандующий британским флотом в первую мировую войну]. А мать сказала бы: «Дорогой мой, в твоем возрасте трудно найти другую работу». Дэйнтри выключил фары и под крупным, медленно падавшим дождем прошел в бар. Он думал: «У жены моей достаточно денег, дочь замужем, я вполне мог бы прожить и на пенсию».
В этот холодный сырой вечер в баре сидел всего один человек – перед ним стояла пинта горького пива. Он сказал: «Добрый вечер, сэр», точно они с Дэйнтри были хорошо знакомы.
– Добрый вечер. Двойное виски, – заказал Дэйнтри.
– Если о нем можно так сказать, – заметил мужчина; бармен же, повернувшись к ним спиной, уже подставил стакан под бутылку с «Джонни Уокером».
– О чем именно?
– Да о вечере, сэр. Хотя такой погоды в ноябре, я думаю, и надо ждать.
– Можно воспользоваться вашим телефоном? – спросил Дэйнтри у бармена.
Бармен пихнул стакан через стойку, как бы отторгая его от себя. И кивнул в направлении телефонной будки. Он был явно из немногословных – слушать посетителей был готов, сам же общался с ними лишь в крайней необходимости до той поры, пока с несомненным удовольствием не произнесет: «Время закрывать, джентльмены».
Дэйнтри набрал номер доктора Персивала и, слушая частые гудки, мысленно прикидывал, что он ему скажет: «Я видел Кэсла… Он дома один… Поссорился с женой… Больше сообщить нечего…» И хлопнет трубкой, как хлопнул ею сейчас, а затем вернулся к своему виски и к человеку, которому непременно хотелось поговорить.
– Угу, – мычал бармен, – угу. – А один раз сказал: – Верно.
Посетитель обратился к Дэйнтри, включая и его в разговор.
– Да они нынче простой арифметике не учат. Я спросил племянника – ему девять лет, – сколько будет четырежды семь; думаете, он смог мне ответить?
А Дэйнтри пил виски и, поглядывая на телефонную будку, все еще пытался решить, в какие слова облечь свое сообщение.
– Я вижу, вы согласны со мной, – заметил мужчина, обращаясь к Дэйнтри. – А вы? – спросил он бармена. – Да вы же мигом разоритесь, если не сможете сказать, сколько будет четырежды семь, верно?
Бармен вытер со стойки пролившееся пиво и сказал:
– Угу.
– А вот вы, сэр, легко могу догадаться, что у вас за профессия. И не спрашивайте, каким образом. Есть у меня интуиция. Она приходит, наверно, от изучения человеческих лиц и натур. Потому я и заговорил про арифметику, пока вы ходили к телефону. Это, сказал я мистеру Баркеру, предмет, в котором джентльмен силен. Такие я произнес слова?
91 
