очень нудно 
40 
***
Яд бродил в крови Малыша. Его оскорбили; ему нужно было доказать кому-то, что он мужчина. Он угрюмо вошел в кафе Сноу, юнец в потрепанном костюме, не внушающий доверия, и все официантки, точно сговорившись, повернулись к нему спиной. Он стоял, пытаясь отыскать столик (кафе было полно), и никто его не обслуживал. Они как будто сомневались, есть ли у него деньги, чтобы заплатить за еду. Он представил себе, как Коллеони расхаживает по огромным комнатам, вспомнил вышитые короны на спинках кресел. Вдруг он громко крикнул:
– Мне нужен столик! – И щека его задергалась.
Лица вокруг разом зашевелились и повернулись к нему, но затем все успокоились – так бывает, если бросить в воду камушек, – все отвели глаза. Никто не обращал на него внимания. Он почувствовал себя так, как будто прошел великое множество миль только для того, чтобы быть всеми отвергнутым.
Какой-то голос произнес:
– Нет ни одного свободного столика. – Они были еще настолько чужими друг другу, что он не узнал ее голоса, пока она не прибавила: – Пинки.
Он обернулся и увидел Роз, собиравшуюся уходить; она была в потертой черной соломенной шляпе, в которой выглядела так, как, наверно, будет выглядеть, проработав двадцать лет и родив несколько детей.
– Меня должны обслужить, – сказал Малыш. – Что они воображают, кто они здесь такие?
– Нет ни одного свободного столика.
Теперь все смотрели на них с неодобрением.
– Выйдем отсюда, Пинки.
– Почему ты так нарядилась?
– У меня сегодня свободный вечер. Выйдем отсюда.
Он вышел за ней на улицу, схватил ее за руку, и яд вдруг подступил к его губам.
– Так бы и сломал тебе руку.
– А что я сделала, Пинки?
– Нет столика! Они не хотят обслуживать меня; я для них недостаточно шикарный. Они увидят… когда-нибудь…
– Что?
Но он сам был поражен необъятностью своего честолюбия.
– Ничего… Они еще узнают…
– Тебе передали, Пинки?
– Что?
– Я звонила тебе в пансион Билли. Я просила его передать тебе.
– Кого ты просила?
– Не знаю. – Она осторожно добавила: – По-моему, это был тот человек, который оставил карточку.
Он опять схватил ее за руку.
– Человек, который оставил карточку, умер, – сказал он. – Ты же все это читала.
Но на этот раз она не проявила признаков страха. Он был с ней слишком ласков. Она не обратила внимания на его слова.
– Он нашел тебя? – спросила она, а он подумал про себя: «Надо опять напугать ее».
– Никто меня не нашел, – ответил Малыш. Он грубо толкнул ее вперед. – Пошли. Погуляем. Я приглашаю тебя.
– Я хотела идти домой.
– Ты не пойдешь домой. Ты пойдешь со мной. Я хочу прогуляться, – сказал он, глядя на свои остроносые ботинки, никогда не ходившие дальше конца набережной.
– А куда мы пойдем. Пинки?
– Куда-нибудь, – ответил Пинки, – за город. В такой день, как сегодня, все туда едут. – На мгновение он задумался о том, куда же это именно, за город? Бега – это был его «за город», а потом подошел автобус с надписью «Писхейвен», и он махнул рукой. – Вот туда, – сказал он, – туда, за город. Там мы сможем поговорить. Нам нужно кое-что выяснить.
– Я думала, мы пойдем гулять.
– Это и есть прогулка, – сказал он грубо, толкая ее на подножку. – Ты еще глупая. Ничего не знаешь. Ты что думаешь, туда добираются пешком? Так ведь это за несколько миль отсюда.
– Когда говорят: пойдем погуляем – это значит, что поедут на автобусе?
– Или на машине. Я бы повез тебя на машине, но ребята на ней уехали.
– У тебя есть машина?
– Мне бы не обойтись без машины, – ответил Малыш, пока автобус взбирался на гору за Роттингдином: красные кирпичные здания за оградой, большой парк, девушка с хоккейной клюшкой разглядывает что-то в небе, стоя на холеной подстриженной лужайке. Яд вобрался обратно в испускавшие его железы: Малышом восхищались, никто не оскорблял его, но когда он взглянул на ту, кому он внушал восхищение, яд снова выступил наружу. Он сказал: – Сними эту шляпу. Ты выглядишь в ней ужасно.
Она послушалась: ее мышиного цвета волосы были гладко прилизаны на маленьком черепе; он смотрел на нее с отвращением. Вот на этой он женится, смеялись они, вот на этой. Оскорбленный в своем целомудрии, он смотрел на нее, как человек смотрит на микстуру, которую ему подносят, но которую он ни за что, ни за что не выпьет; скорее умрет или заставит умереть других. Меловая пыль поднималась за окнами.
40 
