39 
— Я… услышала сквозь сон, как… ты выходил из коттеджа, — растерянным голосом залепетала Мэри, — и мне стало интересно узнать, куда же ты направился. Я…
— Черт возьми, ведь я мог бы убить тебя! — продолжал негодовать он. — Я принял тебя за одного из похитителей Робертино. И ты… не имела права оставлять мальчиков одних. Ты должна немедленно вернуться в коттедж. А если тебе вдруг опять захочется посмотреть на меня голого, просто скажи мне об этом.
Он повернулся, быстро спустился на берег озера, поднял с земли полотенце и плотно обернул его вокруг бедер. Мэри не могла оторвать глаз от его загорелого тела. Крепкие бедра, мускулистые плечи и руки, широкая грудь, покрытая черными волосами, струйка которых сбегала вниз к животу и скрывалась под белым полотенцем, — все в нем возбуждало ее, разогревало кровь, распаляло мозги.
Она готова была присоединиться к нему и тоже искупаться в озере, но было уже поздно: Кармело начал спускаться с горы, и ей пришлось последовать за ним, тем более что он разозлился на нее за то, что она покинула Робертино и Алекса.
Как она и ожидала, мальчики спали, когда они с Кармело вошли в коттедж. Он по-прежнему был не в духе и даже не смотрел в ее сторону. Надев шорты, он направился к выходу, бросив ей через плечо:
— Я съезжу в город за продуктами. То, что мы прихватили из дома, ребятишки съедят уже сегодня к вечеру. И хочу напомнить тебе, чтобы ты не оставляла Робертино без присмотра ни на одну секунду.
Он вышел из коттеджа, сел в машину и поехал вниз в направлении к Палермо. А Мэри подумала о том, что он злился на нее не из-за того, что опасался за жизнь сына, а потому что она с такой наглой беззастенчивостью рассматривала его голое тело. Что ж, ему не придется больше нервничать из-за этого: она не станет больше вести себя так опрометчиво.
Пока дети не проснулись, Мэри занялась уборкой комнат. В спальне она разобрала все вещи, которые они привезли с собой, и повесила в гардероб рубашки и брюки Кармело. В одном из выдвижных ящиков шкафа ей попалась фотография Лусинды. Мэри долго всматривалась в черты ее лица и еще раз сделала для себя неопровержимый вывод: жена Кармело была настоящей красавицей. На этом снимке она выглядела даже более красивой, чем на портрете, который висел в его родительском доме. Пышные черные волосы, чувственные губы, широко расставленные миндалевидные глаза. И они были так похожи с Робертино! Неудивительно, что всякий раз, когда Кармело смотрел на сына, тот напоминал ему жену. Нет, у нее не было никаких шансов даже сравниться с этой красивой женщиной. И к тому же в глазах Лусинды светилась такая глубокая любовь, такая безграничная преданность человеку, который снимал ее! А ведь этим человеком наверняка был ее муж Кармело.
Неожиданно из другой спальни раздался голос Алекса:
— Мам, мы с Робертино проголодались.
Ее размышления над фотографией Лусинды прервались, и она пошла в кухню, готовить детям завтрак. А через полчаса с покупками вернулся Кармело.
Почти весь этот день они все вчетвером провели в лесу. Мальчики искупались в небольшой речушке, потом играли в прятки, лазили на деревья, копошились в кустарнике на дне глубокого оврага.
Кармело продолжал игнорировать Мэри, поэтому разговор между ними носил лишь общий, обезличенный характер. Зато она не могла игнорировать присутствие этого мужчины, когда он находился рядом с ней. Его тело, казалось, излучало какие-то биотоки, которые заставляли ее вздрагивать, трепетать, проникаться невыносимым желанием…
Перед отходом ко сну она кротко предложила ему разместиться на кровати, а сама легла на диване и довольно быстро заснула — возможно, потому что они провели так много часов на свежем воздухе.
Когда Мэри проснулась на следующее утро, Кармело в коттедже уже не было. Куда он ушел опять в такую рань? Снова на озеро? Ей захотелось пойти вслед за ним и вновь понаблюдать, как он плавает, как голым выходит из воды, как растирает полотенцем все тело, в том числе и его интимные места… И если Кармело на этот раз обнимет ее, она позволит ему раздеть ее, позволит уложить себя прямо на песок у самой воды и потом… Да, потом он введет в нее свой замечательный, свой великолепный орган, который она успела рассмотреть там, у озера. И она ощутит его в себе, в своем самом чувствительном, самом сокровенном месте, и они…
Она в блаженстве закрыла глаза, сжала пальцами обе груди, но через секунду вдруг резко тряхнула головой и прошептала:
39 
