60 
— Ну и кто тебя пырнул?
— Виньо.
— Надеюсь, ты отделал его по полной программе.
Я поднял бутылку, сделал глоток.
— Mais да. Но если он пойдёт к копам, никто не поверит, что я защищал Maman, — я не просто нарушил условия досрочного освобождения, а совершил то же самое преступление, — но ведь я не хотел бить того fils de putain.
В программе для преступников, которую я вынужден был пройти, учили избегать драк. Я пытался разбудить ma mère и вывести её из дома, но она была мертвецки пьяна, потому что огорчилась из-за меня. Из-за того, что я повторяю её ошибки.
Я сильнее прижимаю полотенце, через которое уже начинает просачиваться кровь.
— А потом приехала... Эванджелин Грин.
С подаренным Брэндоном брильянтовым колье на шее.
Сколько бы раз за день я не прослушивал её голосовое сообщение, ответ Брэндону оставался неизменным.
Да.
Весь день я ходил, как пришибленный, в беспамятстве проверил ловушки и начал готовить ужин, прямо перед схваткой с Виньо. А потом появилась она, такая чертовски красивая.
Клотиль удивлённо на меня взглянула:
— Приехала к тебе домой?
Я кивнул.
— И вошла. Увидела драку. Увидела ma mère.
Валяющуюся в кровати с пустой бутылкой. Я окинул взглядом нашу хижину, увидев её глазами Эви. И прочёл на её лице выражение... жалости. Я побагровел от стыда, тело бросило в жар. Я был сыт этим по горло. Я и сейчас этим сыт.
— Зачем она приезжала? — спросила Клотиль.
— Хотела вернуть свои вещи, — почему-то мне не хочется говорить Клотиль о рисунках Эви.
— Ты о тех её зарисовках? Лайонел говорил, что она рисует всякую безумную хрень.
Секрет раскрыт. Я пожал плечами.
Клотиль метнула на меня взгляд:
— И ты, конечно же, всё ей вернул и культурно проводил домой.
— Non. Я орал так, что она в испуге выбежала на крыльцо, и споткнувшись на ступеньках, упала задницей в грязь, — кричала, что я ей противен, — а потом разбросал страницы альбома по всему двору.
Клотиль широко раскрыла глаза:
— И ты ещё считаешь, что дерьмовый денёк был у тебя?
Откинувшись в сидении, я сделал ещё один глоток.
— Ну и не самый, знаешь ли, приятный.
После этого я вернулся в дом, схватил полотенце для раненной руки и бутылку виски для уязвлённого достоинства.
Пока Эви с подругой (обозвашей меня "жалким нищебродом") собирали в грязи страницы альбома, я мерил шагами тесную лачугу, ненавидя её, ненавидя новую школу и всю свою жизнь.
Но больше всего я ненавидел Эви, потому что так чертовски сильно её хотел. Я отхлебнул ещё виски, чтобы хоть немного приглушить боль... но не в руке.
Но было ещё кое-что, как бы в добавок ко всем странностям этого вечера. Когда Эви начала на меня кричать, у неё на лице как будто что-то... засветилось.
Я приложил к губам бутылку, чтобы отогнать навязчивые мысли.
— Джек, почему ты так плохо к ней относишься? Ты никогда в жизни не вёл себя грубо с fille.
Когда я впервые увидел Эви и взглянул ей в глаза, на долю секунды в душе вместо полнейшего хаоса воцарилось что-то похожее на... умиротворение. Боже, это такое сладостное чувство. Как же я буду без него жить?
— Она выворачивает меня наизнанку.
Эта fille тебе не пара. Maman была права. Я пожелал того, чему не суждено сбыться.
Чёрт, рука всё кровоточит, пропитывая полотенце насквозь. Я отхлебнул ещё виски. Док не щедр на обезболивающее.
Лишившись медицинской лицензии за пьянство на работе, или что-то в этом роде, он организовал у себя в подвале таксидермическую мастерскую, которую до сих пор использует в качестве подпольного травмпункта.
Окна подвала он заколотил фанерой, чтобы держать помещение прохладным и тёмным для дубления кож, и, конечно, стерильностью там даже не пахнет. Там пахнет краской, клеем и нафталином.
Я вспомнил добряка доктора и представил его реакцию на мою рану. Он поцокает языком и, шамкая плохо подогнанным зубным протезом, скажет, как обычно: "Ну и ну! Дела плохи. Неужели ты не умеешь бегать, мальчик?".
В качестве оплаты я привозил ему шкуры аллигаторов, добытых, конечно, незаконным путём, в обход службы охраны дикой природы.
— Когда ты уже признаешь, что хочешь эту девушку сильнее, чем хочешь отомстить? — спросила Клотиль.
Я пожал плечами, затем кивнул.
60 
