52 
— Я знаю, это звучит избито, но она словно разнесла мою жизнь в клочья. Я начала во всем сомневаться. Никому не доверяла. Мать я ненавидела. Трепетала при мысли, что какой-нибудь бывший клиент узнает ее, отказывалась бывать с ней на публике и запретила приходить в школу. Я с омерзением думала о тех деньгах, что она на меня тратила, зная, каким ужасным способом они заработаны. Мне казалось, они меня пачкают. Но мне не хотелось, чтобы дедушка с бабушкой или кто-нибудь еще понял, что произошло неладное, и начали задавать вопросы. На людях приходилось делать вид, что все в порядке.
— А дома?
Кристел нахмурилась, припоминая.
— Долгое время я лишь коротко отвечала на ее вопросы, дулась, но на ненависть уходит много сил. Постепенно я стала вести себя более или менее сносно. Мы никогда больше не возвращались к тому, чем она занималась в прошлом. Повторной пытки я бы не вынесла.
— А дедушка и бабушка не удивлялись, откуда у Деборы такая куча денег? — спросил Диего.
— Нет. Они, как и я, верили, что она была танцовщицей. Возможно, они подозревали, что у нее есть богатый покровитель, который регулярно помогает ей деньгами.
— И ты никогда не ездила в Париж, чтобы посмотреть ее на сцене?
Кристел отрицательно покачала головой.
— Хотя родители моего отца с удовольствием согласились принять меня, у них были натянутые отношения с матерью. Они ее не любили. Считали, что она плохо влияла на их сына. И не могли понять, как она могла бросить своего ребенка.
Когда Дебора впервые отправилась в Париж, она действительно танцевала в ночных заведениях. И каждый раз, когда она нас навещала, говорила о разных шоу и о том, что стала высокооплачиваемой артисткой. Она даже привозила фотографии, на которых якобы была она, но длинноногие девицы с перьями на голове и дежурной улыбкой мало чем отличаются друг от друга.
— А сейчас родители твоего отца знают о ее прошлом? — спросил Диего.
— Нет, я им не говорила, — ответила Кристел. — Их бы это повергло в ужас, как Лукаса.
— И тебя.
Она мрачно кивнула.
— Ничего ни до, ни после не давалось мне так тяжело, как пойти на следующий день в школу и терпеть уколы Памелы. Но Памелу никто не любил, со временем девочкам надоели ее ехидные замечания, и они перестали обращать на нее внимание.
— Но ты не могла забыть о прошлом своей матери, — сказал он и крепче обнял ее. — Нелегко тебе пришлось все эти годы.
— Верно, — согласилась Кристел.
Диего с беспокойством взглянул на нее.
— А как сейчас? — спросил он.
Губы Кристел задрожали, в глазах блестели слезы. Больше она не могла сдерживаться.
— И сейчас, — шепнула она и разрыдалась.
Рыдала Кристел долго. Она оплакивала позор, постоянную необходимость хранить материнскую тайну, страдания, причиненные ей и Лукасу. А ведь она было решила, что все эти демоны остались в прошлом, но теперь, рыдая, поняла, что просто загнала их вглубь и старалась не вспоминать. Она всегда была уверена, что справится, но сегодня впервые основательно задумалась о прошлом и облекла свои мысли в слова. Раньше было иначе — Кристел просто гнала от себя эти мысли.
Диего обнимал ее, шептал ласковые слова, гладил по спине.
— Отец звал тебя «бедняжка Кристи», но он должен был называть тебя «храбрая Кристи», проговорил Диего, когда она перестала всхлипывать.
Кристел шмыгнула носом.
— Я вовсе не храбрая, — сказала она.
— Нет, храбрая, дорогая, — заявил он и поцеловал в лоб, — а с сегодняшнего дня станешь еще храбрее.
Она взглянула на него.
— Хорошо бы. — Кристел рассказала, как многие годы старалась не думать о прошлом своей матери и о том, как оно сказалось на ее жизни. Она вновь шмыгнула носом. Теперь она чувствовала себя лучше. — Ты не возражаешь, если я еще поговорю? — спросила она.
— Давай продолжай. — Диего вынул из кармана чистый платок. — Вот возьми.
— Спасибо. — Кристел высморкалась и вытерла слезы. — Я, наверное, ужасно выгляжу? — спросила она.
— Ты выглядишь чудесно, хотя тушь с ресниц растеклась, и нос покраснел.
— Льстец, — сказала она и улыбнулась.
— Типичный бразилец, — поправил он ее. — Бразильцы никогда не скрывают своего восхищения прекрасными женщинами. Такими, как ты или твоя мать, — сказал он и спросил, чтобы заставить ее снова говорить: — Как Дебора ввязалась в этот промысел? И почему?
52 
