27 
— Узнали что-нибудь?
— Окружность сердцевины маргаритки. Довольно крупной маргаритки.
— У нас нет времени чтобы развлекаться, думаю, вам это хорошо объяснили?
— Трудный парень, и у него в сущности есть для этого основания. Но он знает кучу вещей.
— Срочность, комиссар, и у меня есть приказ. Вас не учили, что любого «трудного» парня можно расколоть меньше, чем за четверть часа?
— Да.
— Чего вы ждете?
— Когда он простит.
— Вы знаете, что я могу забрать у вас дело?
— Если на него давить, он не станет говорить.
Помощник секретаря положил кулаки на стол.
— Тогда как?
— Он поможет нам, если мы поможем ему.
— И что он хочет, черт побери?
— Заработать на жизнь, продавая губки. 9732 гнилые губки по пять франков за штуку.
— И все? Просто купить у него эти испорченные губки!
Помощник секретаря быстро посчитал в уме.
— Утром у вас будет пятьдесят тысяч франков в восемь часов, — сказал он вставая. — И поверьте, я иду на это одолжение вам только из-за ваших блестящих характеристик. Я хочу иметь информацию самое позднее в десять часов.
— Полагаю, вы действительно не поняли, господин помощник секретаря, — сказал Адамберг, не шевелясь на своем стуле.
— Что именно?
— Парень не хочет, чтобы его купили. Он хочет продать свои губки. 9732 губки. Людям. 9732-м людям.
— Вы смеетесь или что, комиссар? Вы, возможно, воображаете, что я собираюсь продавать губки этого парня? Что я собираюсь послать всех государственных чиновников бегать по улицам?
— Это не подошло бы, — спокойно сказал Адамберг. — Он хочет продать свои губки. Сам!
Помощник секретаря наклонился к Адамбергу.
— Скажите мне, комиссар, случайно губки этого парня не волнуют вас больше, чем жизнь этой…
— 4.21, — закончил Адамберг. — Это ее кодовое имя здесь. Мы не произносим ее настоящего имени.
— Да, так лучше, — сказал помощник секретаря, внезапно понижая голос.
— У меня есть кое-что вроде решения, — сказал Адамберг. — Для губок и для 4.21.
— Он согласится?
Адамберг пожал плечами.
— Возможно.
В семь тридцать утра комиссар постучал в дверь номера Пи Туссена. Продавец губок уже встал, и они спустились в бар отеля. Адамберг поставил кофе и протянул Пи корзинку с хлебом.
— В моей комнате был божественный душ, — сказал Пи. — Двадцать шесть сантиметров — окружность струи внизу. Прямо хлещет человека. Как там?
— Что?
— Ну, 4.21.
— Выкарабкивается. За нею присматривают пять полицейских. Она произнесла несколько слов, но ничего не помнит.
— Шок, — сказал Пи.
— Да. У меня ночью возникла одна мысль.
— И у меня, я тут кое-что записал.
Пи откусил бутерброд и стал рыться в кармане брюк. Он достал бумагу, сложенную вчетверо, и положил ее на стол.
— Я там все отметил, — сказал он. — Горло парня, его странный вид, одежду, марку драндулета. И номер машины.
Адамберг поставил чашку и уставился на Пи.
— Ты запомнил номер его машины?
— Цифры — это мой конек. С рождения.
Адамберг развернул бумагу и быстро просмотрел ее.
— Спасибо, — сказал он.
— Не за что.
— Я должен позвонить.
Адамберг вернулся через несколько минут.
— Понеслось, — сказал он.
— Ты думаешь о том, что с этим номером вам поймать парня — раз плюнуть? Схватите днем.
— Ночью я кое-что придумал, чтобы продать твои губки.
Пи скривил лицо в гримасе и сделал глоток кофе.
— Да ну, я тоже, представь себе. Я их засовываю в тележку, я ее толкаю в течение года и прошу людей их купить за пять франков штука.
— Другая мысль.
— Новая морока! Ну, теперь у вас теперь есть вся информация… А хорошая идея?
— Странная.
— Полицейская хитрость?
— Человеческая: дай что-нибудь взамен пяти франков.
Пи положил руки на стол.
— Хорошо, но у них есть губка! Скажите, вы меня принимаете за нечестного человека?
— Они гнилые, твои губки.
— Ну и что? Им же болтаться в грязной воде. Не завидная судьба — быть губкой.
— Ты даешь губку и кое-что еще.
— Что?
— Ты пишешь их имя на парижской стене.
— Что-то не схватываю.
— Каждый раз, когда кто-то покупает у тебя губку, ты пишешь его имя краской на стене. На одной и той же стене.
Пи нахмурил брови.
— И я, я располагаюсь перед ней с товаром?
27 
