48 
– Вы считаете, так не пойдет?
– Да нет, по-моему, все в порядке. Правда, можно было бы составить и понасладительнее. – Это слово имело для него много значений, неведомых мне.
Мы поднялись наверх для неизбежной вечерней церемонии, когда из гостиничного холодильника доставались миниатюрные бутылочки виски.
– Надо дописать письмо Лайзе, – сказал он мне, и тут меня вместе со вкусом виски на миг покинула осторожность.
– Надеюсь, она в состоянии будет его прочесть, – сказал я, думая прежде всего о том, как объяснить отсутствие от нее писем.
Рука Капитана дернулась, так что виски выплеснулось из стакана.
– О чем ты, черт побери, говоришь? Ты же сказал, что это был пустяковый несчастный случай!
– Да, да, он выглядел совсем пустяковым.
– Что значит выглядел?
Я попытался поправиться:
– Ну, вы же знаете – шок. А в определенном возрасте…
– Она же не старуха, – сказал он чуть ли не свирепо, и я, конечно, понял, что для него, в его годы, старость начинается много позже собственного возраста, а потом все эти годы, прошедшие в разлуке, как бы не существовали для него.
– Нет, нет, я не то хотел сказать.
Но во мне уже поднялась злость. В конце концов, я оберегал ведь не только себя, я оберегал и его от правды, но если он так желает ее знать…
Он сказал:
– Ты не должен был оставлять Лайзу одну, если она чувствовала себя хуже, чем ты говорил.
– Она же хотела, чтобы я поехал. Она просила меня поехать.
– Она думала обо мне. Она никогда о себе не думает. Не следовало тебе приезжать.
– Если вы не хотите, чтоб я тут был… – Я не знал, как закончить фразу, но он закончил ее за меня.
– Ты должен вернуться. Немедленно. Завтра я возьму тебе билет. Есть самолет послезавтра.
– А если я не хочу уезжать?
– Я не дам тебе ни пенни, если ты останешься Твое место возле Лайзы.
– Не нуждаюсь я в ваших деньгах. Мне предложили работу.
– Работу! – воскликнул он с недоверием, точно я сказал: «целое состояние». – Кто тебе ее предложил?
– Один ваш друг.
– Никого из моих друзей ты не знаешь.
– Мистер Квигли.
– Квигли! Да ты посмей только…
Он шагнул ко мне, и я подумал, что он сейчас меня ударит. Отступая к двери, я плеснул ему в лицо точно купорос правду.
– Да не к кому мне возвращаться. Лайза умерла.
Я не стал задерживаться, чтобы не видеть его потрясенного лица. Мне не хотелось жалеть этого человека, и я быстро направился к лестнице, решив не дожидаться лифта – ведь Капитан мог последовать за мной. Я боялся его, но не чувствовал за собой никакой вины, пока бежал четыре пролета вниз, а потом, к своей радости, обнаружил на восьмом этаже лифт, стоявший с открытой дверцей. Все, что Капитан сделал для меня – за исключением того далекого дня в школе, – он делал только ради Лайзы. Я ничем не был ему обязан. А солгал я ему, чтобы добиться независимости, – сам-то он, чтобы быть независимым (если он действительно ни от кого сейчас не зависел), сколько раз лгал?
В холле я схватил телефонную трубку и впервые набрал номер, который дал мне мистер Квигли, но на другом конце провода послышался незнакомый голос с ярко выраженной американской гнусавостью.
– Можно мистера Квигли?
– Кто говорит?
– Смит… Джим Смит.
Последовала пауза, затем раздался тот же голос – нелюбезный голос, подумал я: такое было впечатление, будто я ворвался в середину интимного разговора.
– Он говорит, что позвонит вам утром.
– Если он там, не мог ли бы я все-таки поговорить с ним? – взмолился я. – Скажите ему, что это срочно.
Снова последовала долгая пауза, и затем ответил уже мистер Квигли:
– В чем дело, мистер Смит?
– Это не мистер Смит. Это Джим.
– Джим?
– Его сын. – Сложность наших взаимоотношений с каждой минутой возрастала.
– А, это вы.
– Да, я.
– В чем срочность?
– Я не могу сказать по телефону. Можно я приду к вам? Только у меня нет вашего адреса.
– Мне неудобно встречаться с вами здесь. Стойте-ка. Подождите, я подумаю. Приходите в тот ресторан через четверть часа. Тот, где готовят «Писко Сауэр». Там мы сможем поговорить наедине.
Я положил трубку на рычаг и вышел в ночь, неуверенный ни в дороге, ни в моем будущем. Вокруг, точно гигантские надгробья, высились банки – лишь нижние этажи были освещены за счет света, падавшего из стоявших между ними особняков. Я несколько раз сворачивал не туда, всякий раз боясь оказаться в той, другой, Панаме, где грязь, и нищета, и наркотики, или же, перейдя улицу, – в совсем другой стране, Соединенных Штатах Америки. Да и названия ресторана я не помнил. Такси было мало и никаких военных, – лишь повторяя редким прохожим «ресторан» и «Перу», я сумел наконец добраться до места свидания.
48 
