89 
И пока я падаю, со мной приключается очень странная вещь. Внезапно, в необычной вспышке, я вижу свою комнату в «Кларин-хаусе»; время замедляется, как улитка, и я одновременно проживаю два разных события.
Я падаю назад, на спину, в аббатстве.
И падаю вперед в тесном номере мотеля.
Здесь Бэрронс смотрит на меня сверху, удерживая напавшую и пытаясь меня поймать.
Но в то же время мы в мотеле, и это он только что уронил меня на пол.
Здесь я одета.
В «Кларин-хаусе» на мне нет джинсов, воздух холодит кожу, и у меня голая задница.
В аббатстве я падаю на пол с такой силой, что у меня клацают зубы, и моргаю, трясу головой.
Какого черта?
Реальность снова сливается в единую версию. Я в аббатстве, и только в аббатстве.
Нахмурившись, я поднимаюсь с пола и смотрю, как Риодан и Бэрронс тащат женщин по коридору и бросают их в комнату.
— Пришло время встретиться с Джейдой, — Бэрронс рычит ее имя так же, как я его чувствую: раздраженно и с жаждой убийства.
Я встаю, с тревогой глядя на него, и пытаюсь понять, что же только что произошло. Единственный раз Бэрронс был в моей комнате в «Кларин-хаусе» — в ту ночь, когда явился, чтобы запугать меня и заставить вернуться домой. Мы спорили, он схватил меня, и это был единственный физический контакт, потом он ушел. На следующий день у меня все болело.
Я хмурюсь сильнее.
Я помню, что синяки показались мне странными, особенно по краям грудной клетки, не там, где он обхватывал меня рукой под грудью. Я несколько дней не могла носить бюстгальтер. И болело у меня все, не только ребра. Болели бедра, мышцы ныли даже между ягодиц. Но я решила, что это последствия сложного перелета. Я никогда раньше не летала так далеко, не сидела так долго между рейсами на жестких скамейках в аэропорту. Я чешу затылок, смотрю на Бэрронса и чувствую себя так, словно пытаюсь сложить пазл, у которого нет половины деталей и коробки с исходным изображением.
Бэрронс внимательно смотрит на меня.
— Ты пострадала? Что случилось?
Я вглядываюсь в его лицо, роюсь в памяти, пытаясь сопоставить то, что я видела, хоть с каким-то случаем, который могу вспомнить.
Не совпадает.
— Мак, шевелись, — рявкает Риодан.
И, совершенно не в силах объяснить происшедшего, я для разнообразия молча ему подчиняюсь.
— Главное, не привыкай, — бормочу я.
Мы оказываемся в спартанской приемной, проходим вторую двойную дверь, и я уже на грани того, чтобы предложить остановиться и пару секунд послушать, подготовиться к тому, что происходит по ту сторону, но тут Бэрронс пинком распахивает двери, так сильно, что те отлетают, врезаются в стены и трескаются пополам.
Женщины встревоженно кричат, но за спинами Риодана и Бэрронса я ничего не вижу.
Я закрываю рот и вхожу в комнату, чувствуя себя неуютно… не в своей тарелке. Пусть у меня уникальные таланты ши-видящей и без окружающего меня роя смердящих призраков я, несомненно, хороший уличный боец, но Бэрронс и его приближенные быстрее, сильнее, безжалостнее.
Раньше одним из моих ценнейших качеств была возможность почувствовать «Синсар Дабх», но теперь этот навык мне больше не требуется. Раньше я лучше всех могла уничтожать Невидимых, но теперь боюсь доставать копье, чтобы не дать моему внутреннему монстру возможности проявить себя. Что порождает вопрос: а чем я хоть немного лучше средней ши-видящей? Вынужденная пассивность заставляет меня в последнее время слишком часто задумываться над этим.
«У тебя есть я. Ты можешь сокрушить их, не просыпаясь», — мурлычет мой внутренний демон.
Вместо этого я вздыхаю и возобновляю молчаливое чтение стихов, чтобы заглушить неуверенность в себе, вызвавшую комментарии Книги.
Рассерженная тем, что не могу видеть, я проталкиваюсь между Бэрронсом и Риоданом и успеваю заметить десяток вооруженных женщин, сгруппировавшихся вокруг центральной фигуры, которая стоит перед резным столом Ровены, но Бэрронс отталкивает меня назад и рычит:
— Оставайся там!
Его гортанный рык снова приводит к странному наслоению реальностей.
«Оставайся там, — рычит он в моем номере в «Кларин-хаусе». — Я хочу именно так».
«Но ты сказал, что я могу…»
«Твоя очередь наступит потом».
«Тут дело во мне, помнишь? Ты сам так сказал. И я хочу того, чего хочу сейчас».
У меня перехватывает дыхание, и я замираю. Что-то пытается вынырнуть из темных вод подсознания, и этому чему-то явно непросто, к его лодыжкам привязаны камни; этот пловец давно застрял в темной пещере, где ему суждено оставаться вечно.
89 
