очень нудно 
103 
— Замечательно! — обрадовалась Джин и после паузы сказала: — Но я звоню вам по-другому поводу.
— Я внимательно слушаю тебя, дорогая.
Голос Маргарет был, как всегда, спокоен и ласков. Путаясь в словах и поминутно замолкая, Джин рассказала о сегодняшнем визите в дом на Беркли-сквер, о тех странных ощущениях, которые возникли у нее во время первого посещения, когда, увидев фотографию Стивена Мелтона, она почувствовала, что он хочет ей что-то сообщить.
На другом конце провода молчали. И тогда Джин выпалила на одном дыхании:
— Я нашла его письмо, оно было спрятано под фотографией Стивена в рамочке, которая стоит в вашей спальне. Письмо адресовано вам.
В трубке послышался тяжелый вздох, похожий на всхлип.
— Письмо? Мне? — растерянно прошептала Маргарет.
— Да! Завтра я перешлю его вам авиапочтой.
Маргарет заговорила срывающимся голосом, и Джин поняла, что она плачет.
— В это трудно поверить! Письмо от Стивена после стольких лет…
В трубке раздался голос телефонистки:
— Заканчиваем разговор! Ваше время истекло!
— Завтра же я вышлю вам письмо! — торопливо прокричала в трубку Джин. — Всего доброго!
— До свидания, Джин! Благодарю тебя! Ах, как же я благодарна тебе!
Джин положила трубку на рычаг, но в ушах все еще стоял голос Маргарет. Сколько чувства было в ее словах благодарности! Девушка медленно подошла к горящему камину и, опустившись на колени, поднесла к огню руки.
— Ну вот! И от меня хоть кому-то есть польза! — проговорила она. — Эти люди помогли мне, а я смогла помочь Маргарет.
Под «этими людьми» Джин, конечно, подразумевала в первую очередь Толли. «А ведь Маргарет ни словом не обмолвилась о сыне», — пришло в голову Джин. Она даже не упомянула его имени. Девушка почувствовала себя разочарованной.
Джин постоянно думала о Толли. Куда бы она ни шла, что бы ни делала, все ее мысли были только о нем. Лежа по ночам без сна, она снова и снова прокручивала в памяти свои разговоры с Толли. Она помнила каждую мелочь, каждое его слово. Ей все было важно и дорого, и каждый пустяк, связанный с ним, становился значительным и незабываемым.
А иногда на нее вдруг нападала такая тоска, что сердце буквально рвалось на части. Ей хотелось снова увидеть Толли, услышать его голос, почувствовать тепло его руки, как тогда, когда он поцеловал ее пальцы. Иногда в своих фантазиях она позволяла зайти себе еще дальше и даже воображала, как он держит ее в объятиях и целует в губы. Ах, как, должно быть, нежно он умеет целоваться!
Но наяву этому не суждено сбыться. Никогда! Наверняка он уже помирился с Мелией и они вместе танцуют по вечерам, а днем катаются на лыжах, соревнуясь в скоростном спуске. Однажды она увидела сон, будто Толли и Мелия стоят вдвоем на склоне горы в лучах зимнего солнца, и, хотя она стоит невдалеке, лучи солнца не касаются ее. Сон был ярким и каким-то реальным. Несколько дней он не отпускал ее. И тогда Джин решила, что этот сон — пророческий. Да и чему было удивляться? Эти двое рождены для солнца, а ее удел — всегда быть в тени.
Но были и редкие минуты счастья. Особенно когда Джин вспоминала о том, сколь многим она обязана Толли. Даже ее любовные страдания — это ведь тоже прекрасно. Толли открыл ей глаза на то, что такое настоящая любовь. А разве любить такого человека не есть величайшее счастье на свете? Иногда, укладывая Джимми в постель, она вдруг крепко прижимала его к груди, словно этот мальчик — их с Толли сын. И в такие моменты Толли был ей ближе и дороже.
В день отъезда Джин из Сент-Морица Толли проводил ее до станции.
— Я бы поехал с тобой до Женевы, — сокрушенно вздохнул он, — но не хочу оставлять маму одну. Тем более Джеральд в таком состоянии.
— Конечно! — поспешно согласилась Джин. — Ты сейчас нужен им здесь!
— Все будет хорошо! — заверил он на прощание. — Я позвонил в аэропорт и попросил, если будет нужно, чтобы они оказали тебе всемерное содействие, и заказал такси по прилете в Лондон.
— Спасибо тебе! — Джин была тронута его заботой.
Хотя на самом деле чувствовала она себя в тот момент не слишком уютно. Когда паровоз, изрыгая клубы дыма, отошел от платформы вокзала Сент-Морица и Толли, как и другие провожающие, исчез из поля зрения, ей стало так тоскливо, будто она осталась одна-одинешенька на всем белом свете. А еще ей врезались в память его прощальные слова: «Какая ты молодец, что едешь к Бетти! Мы все так признательны тебе! Пожалуй, мы никогда не сумеем отблагодарить тебя за все, что ты для нас сделала».
103 
