очень нудно 
138 
Не думаю, что я смогу вернуться в школу осенью. Не думаю, что я вообще смогу туда вернуться в ближайшие двадцать лет. Я обижена и зла на бабушку, потому что и без того нелегко быть неудачницей, чья мать мертва, а отец в приступе безумия убил свою жену, и не стать при этом посмешищем всей параллели восьмых классов.
Я отталкиваю от себя Джерти.
– Ты и в полицию звонила? – спрашиваю я. – Или это по-прежнему выше твоих сил?
Бабушка замахивается, как будто хочет меня ударить. Я непроизвольно съеживаюсь – вот уже второй раз за неделю меня бьет тот, кто должен был бы любить.
Но бабушка и пальцем ко мне не прикасается.
– Марш в свою комнату! – велит она. – И не выходи оттуда, пока я не разрешу.
По пути я сворачиваю в ванную, потому что уже двое с половиной суток не мылась. Открываю такую горячую воду, что крошечную комнатку наполняет завеса из пара, зеркала запотевают, мешая мне видеть себя голой. Я сажусь в ванну, подтягиваю колени к груди и продолжаю напускать воду, пока ванна не становится полной до краев.
Я делаю глубокий вдох, соскальзываю по стенке ванны и оказываюсь лежащей на дне, скрестив руки, как лежат в гробу, и с широко открытыми глазами.
Занавеска в ванной – розовая в белый цветочек – похожа на калейдоскоп. Из моего носа периодически вырываются пузырьки, похожие на маленьких камикадзе. Волосы, как водоросли, развеваются у лица.
«Вот так я ее и нашла, – представляю я бабушкин голос, – как будто она просто уснула под водой».
Воображение рисует сидящих на моих похоронах Серенити и Верджила. Они говорят, что вид у меня был умиротворенный. Наверное, потом Верджил отправится домой и пропустит рюмашку – или шесть – за упокой моей души.
Все сложнее удерживаться под водой. Давление на грудь такое сильное, будто в грудную клетку воткнули нож. Перед глазами пляшут звездочки – такой себе подводный фейерверк.
Неужели она так же себя чувствовала за минуты до того, как утонула?
Я знаю, что она не утонула, ее грудь раздавили – читала результаты вскрытия. Череп треснул – неужели до этого ее ударили по голове? Почувствовала ли она опасность? Остановилось ли время, накатывал ли звук цветными волнами, ощущала ли она движение кровяных телец под тонкой кожей запястья?
Мне хотелось хотя бы раз почувствовать то, что чувствовала она.
Даже если это будет последнее, что я почувствую.
Поняв, что вот-вот взорвусь, что воде пришло время хлынуть в ноздри и наполнить легкие, чтобы я затонула, как подбитый корабль, я хватаюсь руками за края ванны и рывком поднимаюсь.
Тяжело дышу и кашляю так сильно, что отхаркиваю кровь. Волосы спутанным клубком липнут к лицу, к плечам. Я перегибаюсь через край, прижимаюсь грудью к стенке ванны, и меня рвет в мусорное ведро.
Неожиданно я вспоминаю, как купалась в ванне еще крошкой, когда едва могла удерживать сидячее положение и покачивалась, как шалтай-болтай. Мама была рядом, я сидела у нее между ногами, чтобы не упасть. Она намыливала себя, потом меня. Я, как рыбка, выскальзывала у нее из рук.
Иногда она пела. Иногда читала журналы. Я сидела в кольце ее ног и играла с резиновыми формочками всех цветов радуги: набирала в них воду, выливала ее себе на голову, маме на колени…
Наконец я почувствовала то, что чувствовала рядом с мамой.
Почувствовала себя любимой.
Как, по-вашему, чувствовал себя капитан Ахав[33] в те секунды, когда гарпун выдернул его из лодки? Говорил он себе: «Что ж, бездельник, но этот чертов кит стоил того!»?
Когда Жавер[34] наконец-то понял, что у Вальжана есть то, чего нет у него самого – милосердия, неужели он пожал плечами и нашел себе другое увлечение, например вязание или телесериал «Игра престолов»? Нет же. Потому что без ненависти к Вальжану он не понимал, кто он такой.
Я несколько лет искала маму. Но сейчас все указывало на то, что я не могла бы ее найти, даже если бы обыскала каждый сантиметр земли. Потому что она покинула землю. Десять лет назад.
Смерть непоправима. Окончательна.
Но я больше не плачу, как боялась. Сквозь пустошь мыслей пробивается крошечный росток облегчения: «Она оставила меня не по собственной воле».
А тут еще свидетельство того, что, скорее всего, ее убил мой отец. Не знаю, что меня шокирует меньше. Может быть, потому что отца я совсем не помню. Когда я его узнала, он уже ушел, уединился в собственном мире, созданном безумием. А поскольку я уже давно его потеряла, сейчас не было ощущения, что я теряю его снова.
138 
