очень нудно 
140 
У меня из глаз брызгают слезы.
– Они не твои!
Больно смотреть, как все, что осталось мне от мамы, теперь забрала бабушка. Она кожу с меня сдирает – теперь я совсем голая.
– И не твои, – отвечает бабушка. – Это не твое исследование, не твоя история. Теннесси… Слишком далеко все зашло. Нужно начинать жить своей жизнью, а не ее.
– Я тебя ненавижу! – кричу я.
Но бабушка уже направляется к двери. У порога она останавливается.
– Ты все время искала свою семью, Дженна. А она всегда была рядом с тобой.
Когда она выходит, я беру со стола степлер и швыряю в дверь. Потом сажусь, ладонью вытираю нос. Начинаю строить планы, как найду этот шарф и сошью его. Как выкраду журналы.
Но я понимаю, что мамы у меня нет. И уже никогда не будет. Нельзя переписать историю, остается только дочитать ее до конца.
Передо мной на экране компьютера мерцает дело об исчезновении моей мамы, со множеством подробностей, которые больше не имеют значения.
Я прохожусь по настройкам страницы NamUs и одним нажатием клавиши удаляю ее.
Первое, чему научила меня бабушка еще с детства, – это как выбраться из дома во время пожара. В каждой нашей спальне есть пожарная лестница, установленная под окном, на всякий случай. Если бы я почувствовала запах дыма или коснулась двери, а она оказалась горячей, то должна была открыть оконную раму, приладить лестницу, спуститься вдоль стены и отбежать от дома на безопасное расстояние. Я запомнила последовательность действий, и казалось, что этого достаточно, чтобы оградить меня от любых несчастий.
Похоже, бабушкины предрассудки послужили защитой, потому что у нас в доме никогда не было пожара. Но старая грязная лестница продолжает висеть у меня под окном, служит полкой для книг, подставкой для обуви, столом для рюкзака – но ни разу не служила средством побега. До сегодняшнего дня.
На сей раз я оставляю бабушке записку: «Я остановлюсь. Но ты должна дать мне последний шанс попрощаться. Обещаю, вернусь завтра к обеду».
Я открываю окно, прилаживаю лестницу. Конструкция выглядит не слишком надежной, чтобы выдержать вес моего тела, и я думаю о том, как было бы смешно, пытаясь спастись от пожара, разбиться, выпав из окна.
Благодаря лестнице я оказываюсь на покатой крыше гаража, но это мало помогает. Однако я уже поднаторела в побегах, поэтому продвигаюсь к краю крыши и цепляюсь за водосточную трубу. От конца трубы до земли каких-то полтора метра.
Велосипед стоит там, где я его и оставляла, – у переднего крыльца. Сажусь на него и жму на педали.
Ехать на велосипеде ночью совсем не то, что днем. Я ощущаю себя ветром, невидимкой. Улицы мокрые, потому что недавно прошел дождь, и асфальт не блестит только там, где оставили след шины моего велосипеда. Приближающиеся габаритные огни машин напоминают мне бенгальские огни, с которыми я играла на День независимости: их свет повисал в темноте, ими можно было размахивать и писать алфавит. Я еду по наитию, потому что знаков не видно, и, сама того не осознавая, оказываюсь в центре Буна у бара, что расположен под квартирой Серенити.
Тут гулянье вовсю. Затянутые в блестящие платья девушки висят на бицепсах байкеров, кирпичную стену подпирают костлявые хлыщи, которые вышли покурить между рюмками. Улицу наполняет льющаяся из музыкального автомата композиция. Я слышу, как кто-то кого-то подгоняет: «Пей! Пей! Пей!»
– Эй, малышка! – окликает какой-то парень. – Угостить тебя выпивкой?
– Мне тринадцать лет, – отвечаю я.
– А меня зовут Рауль.
Я втягиваю голову в плечи, прохожу мимо и затаскиваю велосипед в дом Серенити. Опять тяну его по лестнице к ней на этаж, на этой раз осторожно, чтобы не задеть стол. Но не успеваю я тихонько постучать в дверь – все-таки два часа ночи! – как она открывается.
– Тоже не спится, милая? – спрашивает Серенити.
– Как вы узнали, что я пришла?
– Не скажу, что ты порхаешь по лестнице, как бабочка, когда тащишь с собой этот проклятый велосипед.
Она приглашает меня войти. Здесь ничего не изменилось с моего первого прихода. Когда я еще верила, что больше всего на свете хочу найти маму.
– Странно, что бабушка отпустила тебя так поздно, – говорит Серенити.
– Я не оставила ей выбора. – Я сажусь на диван, Серенити рядом со мной. – Не везет – так не везет!
Она не делает вид, что не понимает.
– Не спеши делать выводы. Верджил говорит…
– К черту Верджила! – восклицаю я. – Что бы Верджил ни говорил, маму не вернешь. Сами посудите. Если ты признаешься мужу, что беременна от другого, он уж точно не станет покупать новорожденному подарки.
140 
