очень нудно 
182 
Однако еще больше, чем великого испанского короля, сидящего в своем мрачном Эскуриале, Мавр опасался Марию Стюарт, стареющую ревматичку, томящуюся в холодном замке на английском севере.
Как-то раз он сказал:
— Пока жива эта дьяволица, корона сидит на голове вашего величества непрочно, а ваши верные слуги должны страшиться за свою жизнь.
Я ответила, что он преувеличивает. Конечно, Мария не отказалась бы от моей короны, но она под надежным присмотром, да и состояние ее здоровья оставляет желать лучшего.
Но Уолсингэм не унимался. Он твердил, что Филипп Испанский хочет сделать Марию владычицей Британии, использовать ее для вторжения на острова.
— Что ж, это его давняя мечта, — пожала плечами я.
— В последнее время дела приняли куда более серьезный оборот. Грядет война с Испанией, ваше величество, — таковы планы Филиппа. С какой стати на его верфях строится сразу столько военных кораблей? Когда начнется вторжение, мы не можем допустить, чтобы у английских католиков была своя собственная королева.
Мавр не был человеком кровожадным, но хотел во что бы то ни стало погубить Марию. Его логика была проста — Мария Стюарт представляет угрозу для безопасности страны, а стало быть, ее необходимо устранить.
Уолсингэм до сих пор не мог простить мне, что я позволила Марии уйти от ответственности после того, как он представил мне все доказательства ее участия в заговоре. Какой монарх простил бы злоумышленнице участие в заговоре Ридольфи, закончившемся казнью герцога Норфолка? Я знала, что Уолсингэм прав, но все же не подписала Марии смертный приговор. Мавр корил меня за это и требовал справедливости.
Как он не мог понять, что мне не по душе кровопролитие. Конечно, в мое царствование было немало казней: честный Джон Стаббс лишился правой руки, мученическую кончину принял Эдмунд Кэмпион… Но Мария — совсем другое дело. Она королева и моя родственница! Я никогда в жизни с ней не встречалась, и все же эта женщина сыграла в моей судьбе огромную роль. Если я подпишу ей смертный приговор, муки раскаяния будут преследовать меня всю оставшуюся жизнь. Я знала, что Мария представляет собой смертельную опасность; знала я и то, что она замышляет умертвить меня, и все же медлила и колебалась.
Уолсингэм работал не покладая рук, чтобы собрать исчерпывающие доказательства вины Марии. Он должен был представить дело так, чтобы у меня не оставалось иного выбора, кроме как вынести королеве Шотландской смертный приговор.
Несколько лет назад Мавр раскрыл заговор, корни которого тянулись в Париж. Эта интрига была куда серьезней, чем неудавшийся заговор Ридольфи. В комплоте участвовали папа римский, Филипп II, французские Гизы, вожди английской католической партии, в том числе и мерзкий иезуит Парсон, автор нашумевшего «Зеленого плаща».
Отлично налаженная шпионская машина Уолсингэма раскрыла заговор, и в руки к Мавру попал некий дворянин-католик, которого звали Фрэнсис Тромортон. Преступника посадили в Тауэр, вздернули на дыбу, и под пыткой он признался Уолсингэму, что герцоги Лотарингские намеревались вторгнуться в Англию и усадить свою родственницу Марию на престол.
Мария участвовала в этой затее, писала заговорщикам, получала от них ответные письма. Уолсингэм требовал, чтобы я отдала Марию под суд за государственную измену. Доказать ее вину было проще простого, а наказание за подобное преступление одно — смертная казнь.
И все же я не нашла в себе сил пойти на это. Тромортон был казнен, а Мария вышла сухой из воды.
Я отлично понимала возмущение Уолсингэма. Он хотел поставить меня в такое положение, чтобы я волей-неволей была вынуждена принять столь нелюбезное моему сердцу решение.
Я часто думала о Марии, пыталась представить, как она выглядит в сорок четыре года. Мне часто сообщали о том, что она нездорова. Прожив столько лет в холодных, продуваемых сквозняками замках, она страдала жестокими ревматическими болями. В отличие от меня у Марии не было многочисленных фрейлин и камеристок, которые следили бы за ее кожей и волосами. Вряд ли ей удалось сохранить свою легендарную красоту, которую в прежние годы с таким упоением воспевали поэты.
Но женскую притягательность Мария каким-то чудом все же сохранила. Пока она жила у лорда и леди Шрусбери, супруги постоянно ссорились из-за нее между собой. Бесс Хардвик, которая, надо сказать, вообще обожала поскандалить, обвинила Марию и своего мужа в прелюбодеянии, лорд Шрусбери упорно это отрицал, и я ему верила, поскольку отлично знала, что этот господин на супружескую измену не способен. В конце концов лорд и леди Шрусбери развелись, но, по-моему, произошло это не столько из-за Марии Стюарт, сколько из-за имущественных споров. Лорд Шрусбери был несказанно счастлив, избавившись разом и от жены, и от венценосной пленницы. В письме испанскому послу (а надо сказать, что Уолсингэм взял за обычай вскрывать всю дипломатическую переписку) достойный лорд писал, что с огромным удовольствием распрощался с «обеими дьяволицами». Мне кажется, что страстные любовники о предмете своего обожания в таких словах не пишут.
182 
