— Я прибыла, чтобы служить вашему высочеству! — воскликнула она, и мы упали друг другу в объятия.
* * *
В Хэтфилде меня ждала не только Кэт, вернулись и ее муж, и Парри. Кроме того, к великой радости, мне возвратили моего любимого и почтенного наставника Роджера Эшема. В окружении этих близких людей я не могла быть несчастной.
Сэр Томас Поуп разительно отличался от своего предшественника. Это был добродушный, веселый рыцарь, который сразу же устроил шумное празднество, бал-маскарад, дабы показать, что жизнь в Хэтфилде не будет мне в тягость. Все — и дамы, и джентльмены, и даже менестрели — должны были явиться в масках и одеться как-нибудь почуднее, чтобы никто не мог их узнать. После танцев гости расселись за столы, сняли маски и показали друг другу свои лица. Было немало смеха, изумленных восклицаний и восхищенного визга.
К сожалению, рассказы о бале-маскараде дошли до королевы, и Гардинер, а может быть, кто-то другой из моих врагов, убедили ее величество, что подобные увеселения небезопасны. Под прикрытием маски легко скрыть лазутчика или заговорщика. Вскоре сэр Томас с виноватым видом сообщил, что по приказу королевы маскарады запрещаются.
Я все еще находилась под подозрением, моя царственная сестра относилась ко мне с недоверием.
— Ничего, есть и другие развлечения, — утешал сэр Томас. — Нам ведь запретили только маскарады.
Я не слишком расстроилась. Главное, что теперь со мной мои друзья и я могла вести беседы на разных языках со столь ученым и интересным собеседником, как доктор Эшем.
А в стране тем временем происходили чудовищные вещи: на Англию обрушились религиозные гонения, которых в нашем королевстве отродясь не видывали и, надеюсь, никогда больше не увидят. Сочетавшись браком с Филиппом Испанским, Мэри передала все государственные дела в ведение своего супруга. Англия официально вернулась в лоно католической церкви. Инквизицию учредить еще не успели, но испанские методы борьбы с инакомыслящими применялись вовсю.
Мне было невыносимо стыдно за сестру, ее неразумная жестокость снискала ей ненависть подданных, именно тогда заработала она прозвище, под которым и вошла в историю: Мария Кровавая.
До меня доносились вести одна страшнее другой. Как могла Мэри позволять, чтобы подобные злодеяния свершались от ее имени?
Ее поощряли и подстрекали два злых демона: Гардинер и Эдуард Боннэр, епископ Лондонский. Два этих человека вызывали у меня ненависть и презрение. Мы часто разговаривали с Кэт и Роджером Эшемом о происходящем. Доктор Эшем в отличие от Кэт был сдержан и рассудителен, но и он не скрывал своего отвращения.
Жечь на костре людей только потому, что они не так отправляют религиозные обряды, не только жестоко, но и глупо, рассуждал он. Разве может государь утверждать: я верю в Бога так, а не этак, и кто со мной не согласен, будет сожжен живьем?
Я ненавидела палачей за жестокость и презирала за глупость. Своим поведением они бросали вызов здравому смыслу.
В тот ужасный год над Лондоном пахло гарью и горелым мясом. То же самое происходило и в провинции. Можно было подумать, что Генрих VIII никогда не порывал с Римом. Однако и в католические времена у нас в Англии подобного не бывало. Конечно, мой отец бывал жесток, он отправил на эшафот многих, но всякий раз руководствовался исключительно практическими соображениями — каждый из этих людей стоял у него на пути. Я вовсе не хочу оправдать отца, однако ему и в голову бы не пришло мучить и убивать людей из-за расхождения в вопросах веры.
В эти дни каждый трепетал за свою жизнь. Мне самой не раз снилось, что я стою на площади, привязанная к столбу, и палач вот-вот разожжет огонь. Когда-то меня приводила в трепет мысль о топоре, но плаха была куда более милосерднее медленной смерти в пламени.
Эта ужасная участь постигла многих.
Не буду скрывать, я дрогнула, не устояла, стала ходить к мессе, выдавливая из себя слова молитвы, но мои убеждения остались прежними. Можно ли называть меня лицемеркой? Если да, то я отношусь к разряду разумных лицемерок. Я твердо знала, что мне суждено править моим народом, и именно я, а не кто-нибудь другой положит конец всем этим бессмысленным и жестоким гонениям. Подданным я нужна живая, а не мертвая. Когда придет час, они простят мне несколько слов, произнесенных на латыни.
Мэри тяжело болела, муж сбежал от нее с огромным облегчением. Филипп считал, что своего достиг — брак заключен, Испания и Англия соединены, еретическое королевство вернулось в католическую веру, на площадях пылают костры. Одним словом, все обстоит так, как должно быть.