10 
Бал обещал стать одним из самых блестящих событий сезона, и Полина готовилась к нему столь же старательно, как её брат — к крупному сражению. Свой стратегический план она разрабатывала вместе с лучшим парикмахером и самым модным портным Парижа.
Полина даже попросила у мадам Пермон разрешения переодеться перед балом у неё в гардеробной — чтобы никто не видел её наряда, пока она не появится перед гостями во всем своём великолепии. После долгих и мучительных раздумий Полина появилась на белой греческой тунике с короткими рукавами, широкой золотой каймой и янтарными застёжками на плечах.
Туника не скрывала изящных очертаний её тела, золотая кайма и ожерелье со сверкающим драгоценным камнем подчёркивали высокую грудь. На руках Полины блестели янтарные браслеты, высоко зачёсанные волосы были украшены золотыми гребнями, искусно имитирующими виноградные гроздья. Увидев красавицу в этом одеянии, гости мадам Пермон в один голос ахнули, и Полина с избытком получила свою порцию восторженных возгласов и изысканных комплиментов.
А мадам де Контад, глядя на неё, втайне мучилась от злобы и зависти.
Дождавшись, когда Полина в своей любимой позе устроится на софе, мадам де Контад под руку со своим кавалером прошла мимо неё, произнесла вслух какой-то фальшивый комплимент, а затем прошептала, обращаясь к спутнику, но так, что шёпот её был слышен, наверно, и на другом конце огромной залы:
— Какое несчастье! У такой прелестной женщины — и вдруг такое уродство! Будь у меня такие уши, я бы их отрезала!
Глаза всей залы обратились к ушам Полины. До сих пор их просто никто не замечал — теперь же гости воочию убедились, что уши у принцессы действительно немного странной формы, даже без намёка на приятную закруглённость.
Полина, рыдая, бросилась в будуар мадам Пермон и просидела там до окончания бала. С тех пор она старательно прятала уши под локонами или лентами.
Сейчас, нежась в ванне, с обычной обворожительной улыбкой, принцесса была так привлекательна, что перед её чарами не смог бы устоять ни один мужчина.
Однако граф смотрел на неё весьма холодно, без подобающего в таком случае восхищения.
— Аксель, мне нужен твой совет.
— Насчёт чего? — поинтересовался граф.
— Мои завистницы — ну, ты знаешь этих ужасных женщин — пустили обо мне новую сплетню!
— Как, опять? Их неиссякаемой фантазии можно завидовать, — цинично усмехнулся граф.
— Когда же они оставят меня в покое? — вздохнула Полина.
— И что на этот раз?
Граф знал, что в последнее время принцесса ведёт себя почти идеально — конечно, по её меркам. Она боится, как бы брат не выслал её обратно в Италию.
Принцесса ненавидела Италию, и в прошлом Наполеон писал ей в Рим едва ли не ежедневно, требуя, чтобы она хотя бы соблюдала внешние приличия и не оскорбляла открыто своего мужа, его родню и друзей.
Полина едва не визжала от ярости, читая, например, такие наставления Первого Консула:
«Люби своего мужа и его семью. Будь со всеми вежливой и дружелюбной. Не слушай дурных советов: ты уже вышла из того возраста, когда легко поддаться дурному влиянию. О Париже и не думай: если ты вернёшься сюда, то только с мужем.
Запомни: если Камилло потеряет терпение и оставит тебя, в этом будешь виновата только ты! Ты сама крушишь своё счастье и лишишься моей дружбы, а Франция забудет о тебе навсегда».
Только перед коронацией Наполеон смягчился и позволил принцессе вернуться в Париж.
Однако Полина с тех пор трепетала при мысли о том, что брат заставит её вернуться в Рим вместе с мужем.
Принц Камилло последовал за женой в Париж, однако теперь он все чаще заговаривал о возвращении домой.
Но Полина не желала отправляться в Италию!
Пусть едет один, если хочет — без него ей будет только веселее!
Она на коленях умоляла Наполеона спасти её от ссылки — и император, который не мог долго сердиться на сестру, придумал выход.
Он дал принцу Камилло французское гражданство, произвёл его в полковники и отправил в гренадерский полк, расквартированный в Булони.
Взамен Наполеон потребовал, чтобы принцесса вела себя в соответствии со своим новым титулом.
Он знал, что Полина, словно избалованный ребёнок, не знает удержу своим прихотям и способна на самые безумные поступки. В её сумасбродном упрямстве императору чудился отблеск той несгибаемой воли и дерзости, что дала ему самому власть над Францией.
Однако то время прошло: теперь Наполеон стал императором и желал, чтобы коронованные особы Европы смотрели на него как на равного. Этой цели и был подчинён блестящий двор империи.
10 
