11 
Наполеон объявил принцессе, что у неё будет свой двор и своё хозяйство, но Полина не будет иметь в нём права голоса: все её «придворные» и «подчинённые» на деле должны подчиняться только императору и его гранд-маршалу.
При дворе Полины Боргезе царил светский и изящный дух благодаря тому, что её окружали люди лучших фамилий Сен-Жермена.
Казначей принцессы, месье де Клермон-Тоннер, происходил из знаменитой аристократической семьи, ныне впавшей в бедность.
Однако, к некоторому удивлению графа, месье де Клермон-Тоннер как будто не жалел об утрате былого величия; этот добродушный человек, любимый почти всеми обитателями особняка Шаро, не тяготился своим подчинённым положением.
Главный конюший принцессы, Луи де Монбрен, влюбился в свою госпожу с первого взгляда и сделал все, чтобы придать её двору ещё больше величия.
Кроме того, у Полины были две привлекательные и остроумные молоденькие фрейлины — не считая почтённой Dame d'Honneur, с которой Полина не общалась, находя её невыносимо скучной.
Была у принцессы и lectrice — чтица, читавшая ей вслух. Эту должность исправляла мадемуазель Милль, образованная и приятная женщина, автор известных в то время исторических романов.
Если вспомнить ещё личного врача, личного аптекаря, секретаря, двух священников, каптенармуса повара, то мы увидим, что принцесса жила с истинно королевской роскошью, а особняк Шаро был постоянно полон людьми.
Однако блестящее положение не мешало принцессе постоянно попадать в неприятности и давать пищу для толков. И двор, и сам Наполеон жили в постоянном беспокойстве: что она ещё придумает?
— Так что же ты натворила на этот раз? — поинтересовался Аксель.
— Я — ничего, но эти сплетницы готовы и из мухи раздуть слона!
— Что же им не нравится?
— Эти мерзавки, осмеливающиеся обсуждать моё поведение — я уверена, что здесь не обошлось без этой гадюки мадам де Контад, — заявляют, что будто бы неприлично позволять слуге-негру носить меня на руках в ванну и из ванны.
Граф улыбнулся.
Такие разговоры в салонах он уже слышал неоднократно. Дамы при этом закатывали глаза и всячески изображали праведное негодование; но граф не сомневался, что они млеют от восторга, представляя себе обнажённую женщину в руках могучего чернокожего, африканца.
Однако сам граф знал, что Полина далеко не так испорчена, как хотелось бы её завистницам — ей просто нравится контраст её молочно-белой кожи с чёрной кожей негра.
— Я вовсе не вижу в нём мужчину, — продолжала Полина. — Может быть, им не нравится, что он молод и не женат? Что ж, это легко исправить!
Граф промолчал.
— Пусть женится на какой-нибудь из моих кухарок! — продолжала Полина. — Я сейчас же позову Поля и объявлю ему свою волю!
— А если девушка не захочет? — спросил граф.
— Пусть делает, что ей говорят, или я её уволю! — отрезала принцесса.
— Ты, кажется, хотела спросить у меня совета.
— Верно, — ответила принцесса, — но, как видишь, я все придумала сама! Наверно, один твой вид вызывает у меня вдохновение!
Улыбнувшись, она продолжала:
— А теперь поговорим о чём-нибудь другом. Что интересного в разговоре о слугах? Ты ещё не сказал мне, что я сегодня прекрасно выгляжу!
— Твоя красота не нуждается в подтверждениях, — ответил граф. — Ты и сама знаешь, что всегда выглядишь прекрасно.
Это было чистой правдой, но Полина потребовала:
— Продолжай!
— Что же ты хочешь услышать? — спросил граф. — Что кожа у тебя — словно жемчуг, рассыпанный по Млечному Пути?
Полина рассмеялась.
— Ты, Аксель, умеешь говорить комплименты! Тебя не сравнить с французами, которые повторяют всем женщинам подряд одни и те же казённо-льстивые фразы!
Граф улыбнулся.
— Кажется, тебя возмущают не столько сами своеобразные комплименты, а то, что их повторяют всем женщинам подряд!
— Разумеется! — подтвердила Полина. — Как можно обращать внимание на других женщин, когда есть я?
— Мне кажется, — задумчиво произнёс граф Аксель, — чтобы выглядеть ещё прекраснее, чем сейчас, тебе не хватает неглиже.
Полина с любопытством взглянула на него. Об одежде она могла говорить без конца — и всегда с живейшим интересом.
— Белого неглиже, — продолжал граф, — с розоватой каймой — под цвет твоей кожи, — и украшенного серебристым шитьём.
Полина села в ванне, и из белой пены показались изящно закруглённые груди.
— Аксель, ты гений! — воскликнула она. — Чудесно-пречудесно! Почему я сама до этого не додумалась?
11 
