42 
Шок и боль от услышанного отступили, разум начинал брать верх над эмоциями.
Конечно же она ответила Нику, что таким образом отец хотел продолжать контролировать ее и иная причина действительно никогда не приходила ей в голову.
Но чем больше Британи размышляла над поступком отца, тем сильнее сомневалась в своих категоричных выводах.
Если он так сильно ненавидел ее, как она считала, почему решил подстраховать? Ведь он вполне мог рассчитывать на то, что, не справившись с трудностями, Британи будет вынуждена вернуться домой?
Она должна выяснить причину такого поступка отца.
Дерби выглядел таким старым и немощным, что у Британи от жалости помимо воли сжалось сердце, но жалость тут же испарилась, стоило ему с привычной ненавистью взглянуть на нее:
– Я уже сказал тебе, чтобы ты катилась к чер…
– Папа, почему ты сделал это?
Верхняя губа Дерби презрительно вздернулась.
– Пусть Манчини сам расскажет тебе о нашей маленькой сделке…
– Я о деньгах. Почему ты дал мне деньги, да еще сказал, что это мамино наследство?
С тех пор как мама оставила их, Британи не помнила отца другим, кроме как надменным, холодным, злобным. Даже известие о ее смерти оставило его, казалось бы, равнодушным. И вдруг впервые за долгое время она увидела неуверенность в его взгляде. Черты лица исказились в непривычном смущении и растерянности.
Дерби молчал, лишь комкал руками край одеяла.
– Папа, скажи! Ты много мне задолжал.
Британи была уверена, что услышит в ответ грубое: «Я ничего тебе не должен». Поэтому едва не упала, отпрянув, когда отец резко сел на кровати и кивком подозвал ее ближе. Потом похлопал по краю кровати, приглашая ее сесть.
– Единственная причина, по которой я отпустил тебя в Брисбен, состояла в том, что я не мог больше видеть, как ты съеживаешься от страха при виде меня. – Дерби смотрел вниз, на покрывало. Брови его были нахмурены. – Когда ты не вернулась и прислала мне письмо по электронной почте, сообщив, что ты в Лондоне и не приедешь обратно, я заволновался очень сильно.
– Ты никогда не волновался обо мне. – В душе Британи робко затеплился лучик надежды на то, что она наконец получит ответы на вопросы, мучившие ее столько лет.
– Я всегда о тебе заботился.
Это шокирующее признание было сделано тихим шепотом, и Британи боялась, что ослышалась.
– Ты называешь заботой ругань и оскорбления? Все те окрики и тычки… – Британи часто задышала, борясь с подступившими рыданиями. – Ты же мой отец! Ты должен был любить меня! Что я делала не так? Почему ты так со мной обращался? Скажи, черт тебя подери!
Дерби покачал головой:
– В этом не было твоей вины, девочка.
В его голосе было столько боли, что Британи испугалась и быстро посмотрела на мониторы, но никаких скачков ни давление, ни сердечный ритм не показали.
– Это я был монстром, и то, что я сделал с тобой, непростительно.
– Но почему, папа?
Дерби глубоко вздохнул, потер глаза костяшками пальцев и только потом взглянул Британи в лицо:
– Потому что смотреть на тебя каждый раз было все равно что смотреть на твою мать, такую, какой она была тогда, когда я полюбил ее. Глядя на тебя, я думал о том, какой она была и какой стала перед тем, как сбежать и погибнуть. При виде тебя боль раздирала меня вот тут… – Дерби постучал там, где находилось его сердце, и на этот раз приборы показали предупреждающий сигнал. – Я смотрел на тебя и мечтал, чтобы это была она.
Что ж, Британи получила ответ на главный вопрос, но это, увы, не поможет стереть из памяти годы отчаяния и страха.
И тут случилось неожиданное.
Дерби протянул к ней дрожащую руку, коснулся ее ладони, будто моля о прощении. Британи смотрела на эту тянущуюся к ней руку, ожидая, что почувствует страх или отвращение, но ощутила лишь жгучую жалость к немощному человеку, с робкой надеждой протягивающему ей руку дружбы после долгих лет отчуждения.
У Британи перехватило дыхание. Она накрыла руку отца своей и крепко пожала, прежде чем убрать.
Может, он не заслуживал даже этого короткого пожатия, но Британи чувствовала, как ее покидают остатки злости и горечи.
– Мне так жаль, дочка, – прошептал Дерби, глядя на свою руку, будто не веря, что она коснулась ее.
– Мне тоже, папа. Мне тоже. – И Британи пулей вылетела из комнаты, чтобы не разрыдаться прямо при отце.
Британи вошла в номер, который назывался «Крузо», и замерла, прижав руку к сердцу, которое вдруг защемило.
42 
