25 
Он допил свое шампанское и поднялся.
— Я умоляю вас не забывать о семье, — добавил он напоследок, — и о том, каким уважаемым и благородным считалось имя Верли на протяжении долгих веков.
Маркиз молчал, а Теренс рассмеялся вовсе не веселым, а скорее угрожающим смехом.
— Хорошо, — проговорил он, — пусть я та самая «черная овца», которая портит все стадо, но ведь такая есть в каждой семье! Тем более что для героя Ватерлоо не может оказаться непосильной ноша в десять тысяч фунтов!
В голосе его в эту минуту явно послышалась издевательская нота.
— А вы не пошли в армию во время войны? — словно ненароком поинтересовался маркиз.
— Боже милостивый, конечно, нет! — воскликнул Теренс. — У меня нет ни малейшего желания бегать и стрелять в этих французишек. Они не сделали мне ровным счетом ничего плохого. Больше того, я вполне искренне считаю и французскую кухню, и французских женщин просто изумительными!
Маркиз понял, что здесь толку не добьешься, поскольку кузен способен лишь ерничать и кривляться.
Направляясь к двери, он завершил беседу:
— Считаю, что оба мы, хотим того или нет, должны провести с этой проблемой сегодняшнюю ночь.
— Ну да, и если вы не убьете меня сегодня ночью, то сделаете это завтра утром, — живо прореагировал гость. Помолчав с минуту, он прибавил:
— А если честно, то я счастлив иметь мягкую постель, за которую не надо платить. Это, кстати, относится и к шампанскому!
Он в очередной раз наполнил свой бокал и, держа его в руке, направился за маркизом, который к тому времени уже вышел из гостиной.
В холле по заведенному обычаю ожидал распоряжений Джонсон, и маркиз сказал ему:
— Заплатите кучеру почтовой кареты, в которой прибыл мистер Верли, и предупредите его слугу, что хозяин остается у нас ночевать.
— Я уже сделал это, милорд, — со сдержанным достоинством ответил Джонсон. — Кучеру нужно было возвращаться в Лондон, и ждать он не хотел.
— Значит, вы и сами поняли, что мистер Верли останется на ночь? — слегка удивился маркиз.
— Да, милорд, комнаты уже приготовлены — и для него самого, и для его лакея, — и багаж наверху.
Теренс Верли услышал самый конец этого разговора.
Он допил шампанское, которое прихватил с собой, а бокал отдал Джонсону.
Маркиз, не прибавив больше ни слова, отправился наверх.
На площадке второго этажа возле открытой двери стоял человек, в котором нетрудно было узнать камердинера мистера Верли.
Маркиз повернулся к кузену.
— Спокойной ночи, Теренс, — пожелал он ровным, без лишних эмоций, голосом. — Надеюсь, что вы будете спать спокойно. И я попытаюсь сделать то же самое.
— Я уверен, что у вас это получится, — не удержался от ехидной реплики родственник. В голосе его явно сквозила усмешка. Однако маркиз, не обращая внимания на попытку его обидеть, спокойно направился к хозяйским покоям.
Они находились в самом конце коридора. Именно здесь уже не один век почивали владельцы роскошного имения Мелверли, с тех самых пор, как во времена Тюдоров дом был построен первым графом Верли.
Войдя в комнату, маркиз, как и предполагал, увидел, что его ожидает Йейтс.
Камердинер поплотнее закрыл дверь и заговорил первым:
— Да уж, тут каша заваривается крутая, милорд, причем такая, которой никто и не ожидал.
— Ты имеешь в виду мистера Теренса Верли? — якобы не совсем понимая, о чем идет речь, уточнил маркиз.
— Да, и его камердинера, если, конечно, этим словом можно назвать какого-то кокни, только что вылезшего из лондонской канавы, — ответил Йейтс в свойственной ему образной манере.
Маркиз понимал, что не должен позволять слуге столь неуважительным образом отзываться об одном из членов своей семьи.
Но с тех самых пор, когда они вместе воевали в Португалии, а потом вместе участвовали в рискованном наступлении на Францию, Йейтс ощущал себя практически на равных со своим господином. И всегда в его голове рождался какой-нибудь оригинальный и совершенно неожиданный комментарий к происходящим событиям. Нередко эта удивительная способность камердинера спасала маркиза от жестокой хандры: высказывания заставляли смеяться даже в тех случаях, когда хотелось плакать.
Сейчас, раздеваясь, маркиз невольно подумал, что Йейтс видит и понимает людей не хуже, чем он сам. А он всегда умел принять правильное, единственно возможное в конкретной ситуации решение.
25 
