129 
При нашем появлении охранник перебросил ствол на локоть, сдвинул лохматый треух на затылок и стал играть затвором.
— Не смотри туда, — сказал Мальчик. — Быстрее!
Леся вздрогнула, низко опустила голову и ускорила шаг.
Краснолицый с автоматом не спускал с них глаз, пока оба не скрылись за углом здания. Там было затишье. В боковой стене зиял пролом, из которого и валил дым. Ледяной сквозняк шевелил лопасти огромного бездействующего вентилятора, встроенного в жестяной короб, а в глубине пролома лениво ворочалось темное пламя.
Последний отрезок пути они преодолели бегом, словно опасаясь преследования, и вскоре нырнули в темную пещеру подъезда. На втором этаже Леся остановилась. Я слышал ее тяжелое дыхание, звон ключей. Высоко вверху на лестнице послышались тяжелые шаги, потом что-то с грохотом упало и покатилось.
— Ну! — прошептал Мальчик. — Давай же, скорее!
Замок провернулся. Оба ввалились в прихожую, и Мальчик тут же запер за собой и накинул дверную цепочку.
— Ба! — едва переступив порог, позвала Леся. — Ты в порядке?
Ответа не последовало. Оттеснив Мальчика, она миновала коридорчик, одна стена которого была занята книжными стеллажами, и остановилась на пороге комнаты. Затем обернулась и успокаивающим жестом вскинула ладонь.
— Читает? — спросил Мальчик.
— Да. Мемуары, как обычно.
— На одной и той же странице?
— Какая тебе разница? Хватит и того, что она еще жива. Нужно вскипятить воду.
— Не забудь про санки! — сказал Мальчик.
Леся направилась в кухню.
Мальчик потоптался, сделал шаг, другой. Открылась небольшая комната, обставленная тяжеловатой по здешним меркам, вполне старомодной мебелью. Выщербленный паркет, относительный порядок, мерзлые цветы на окнах. На мгновение я растерялся: на первый взгляд здесь никого не было, но Мальчик, повернувшись, сам подсказал, куда смотреть.
— Добрый день! — громко, с наиграной бодростью, произнес он.
В углу мне почудилось движение. Еще секунда — и я разглядел в кресле сверток из зимних пальто и шерстяных платков, а в нем — крохотное пергаментное личико с острым, как рыбья кость, носом. Старушка слегка пошевелилась, поправила на носу тяжелые очки и тут же снова уткнулась в книжку. Сквозь сильные линзы ее глаза казались большими и младенчески мутноватыми, из-под платков на лоб выбилась закрученная ржавой спиралью прядка.
Ответом Мальчика она не удостоила.
— Ты поможешь мне? — донесся голос Леси.
Пока она рылась в кладовке, Мальчик плеснул в пустую консервную банку из бутылки с этикеткой «Растворитель 646», поставил на подоконник, прикрыл глаза ладонью и чиркнул зажигалкой. Пыхнуло, жидкость мгновенно занялась трепещущим голубым пламенем. Он скинул перчатки, согрел ладони, а затем взял черную кастрюльку и пристроил над огнем.
Пока вода грелась, он смотрел в окно. Там ничего особенного не было видно, кроме снега и ярко выделявшегося на нем мусора, но я чувствовал, как где-то на нашей общей с ним глубине начинает шевелиться невнятный страх.
Кастрюлька вскипела, когда Леся крикнула:
— Нашла!..
В кухне она появилась, волоча за собой деревянные салазки на подбитых металлом полозьях.
— Супер, — сказал Мальчик, снова натягивая перчатки, чтобы снять кастрюльку с огня. — Теперь мешки. Как насчет мешков? И какую-нибудь старую хламиду.
— Зачем?
— Маскировка. Чтобы со стороны могло сойти за покойника. Кому может понадобиться труп, в отличие от картошки?
Леся перелила кипяток в просторную фаянсовую кружку, бросила туда хвостатый бумажный пакетик и отнесла в комнату.
— Чай, — сказала она, пристраивая кружку на столике у кресла. — Осторожно, горячий. Сахару больше нет, кончился.
Порывшись в кармане куртки, девушка выложила на стол початый мешочек с сухариками.
— И еще вот это. Мы сейчас уходим и вернемся поздно. По делу. Я тебя запру. Не беспокойся и не забывай: твоя ночная ваза под креслом.
Все это время Мальчик в ожидании стоял за ее спиной, прислонившись к дверному косяку.
— Благодарю, — неожиданно высоким и острым, как стекло, фальцетом проговорила старушка, глядя на обоих поверх очков. Из недр тряпья проворно выпростались две крохотные лапки в артритных узлах и обхватили кружку, впитывая тепло. Но обращалась она не к внучке, а почему-то к Мальчику. И каким-то совершенно непостижимым образом — ко мне. — Хочу спросить, известно ли вам, Сережа, что происходит, когда Бог не хочет положить предела человеческому безумию, которое они считают свободой?
129 
