32 
Клиону очаровала внешность французов — треуголки, трехцветные кокарды, золотые серьги. У большинства длинные черные бакенбарды, и все ходили с муфтами. Женщины были одеты в красные камлоты и повязаны фартуками, на чепцах развевались длинные ленты, повсюду слышался стук о булыжные мостовые их деревянных сабо с алыми помпонами. Они встречали путешественников с улыбкой и весело предлагали им крашеные яйца на рынке, подавали в маленьких тавернах кофе с длинными хрустящими рогаликами — вкуснее хлеба Клионе пробовать не доводилось. Ужасы, о которых рассказывали в Британии, не имели отношения к Кале. Ни зверств, ни разбойников-санкюлотов, ни лягушачьих лапок — якобы единственной пищи французов — там не было. Крестьяне, в особенности дети, выглядели сытыми и довольными. Правда, по мере удаления вглубь страны появились заколоченные церкви, поруганные могилы, выбитые окна. И на замках, домах и монастырях видны были следы разрушений, нанесенных революцией.
Клиона удивлялась, как мало Берил обращает внимания на происходящее за окнами кареты.
— В дороге всегда смертельно скучно, — повторяла Берил. — Интересно лишь, когда приедешь на место. Ах, как я мечтаю оказаться в Риме! Мне говорили, сейчас это самый веселый город в Европе.
Большую часть времени она спала или сидела с закрытыми глазами. Она, казалось, не замечала окружающего. Клиона смотрела на нее спящую и поражалась грустно опущенным уголкам рта, печальному выражению лица, которое появлялось, когда исчезала оживленная улыбка.
Часто она пыталась представить себе маркиза Маунтавона. Было ли у Берил настоящее чувство или мимолетное увлечение, как с ее несчастным мужем? На этот вопрос Клиона не находила ответа.
Они приехали в отель в Лозанне, где намеревались остановиться, в пять часов дня. Вскоре наступил теплый, ясный вечер, и Женевское озеро засияло серебристой синевой. Вдали Альпы поднимали к небу снежные вершины.
Это было так прекрасно, что Клиона, любуясь с балкона великолепным пейзажем, забыла обо всем на свете, о действительности и о самой себе.
Внезапно рядом появилась Берил.
— Пойдем ко мне в спальню быстрее, мне надо с тобой поговорить, — тихо шепнула она.
Клиона невольно вздрогнула, вернувшись к реальности, и вслед за подругой прошла с балкона в гостиную. Лорд Рейвен у стола наливал себе вино.
— Я попросил Эрншоу зайти сюда, когда лошадей поставят в конюшню, — сказал он. — Мне надо с ним поговорить. Надеюсь, ваша светлость не возражает?
— Нет, конечно нет, — ответила Берил. — Но мне как раз понадобилась нюхательная соль, а Голубка, несносное существо, уверяет, будто моя соль пропала. Пойдем, Клиона, вдруг ты сумеешь ее найти.
— Да, конечно, — ответила Клиона, чувствуя смущение от того, что Берил говорит заведомую неправду.
Она проследовала за ней через гостиную, не глядя на лорда Рейвена. Берил закрыла дверь спальни, и Клиона увидела, к своему вящему удивлению, что от томной молодой дамы, какой ее подруга выглядела в последние дни, не осталось и следа. Перед Клионой была совсем иная Берил — глаза ее сверкали, щеки порозовели, темные локоны разметались от волнения по белым плечам.
— Ах, Клиона, ты не можешь вообразить, что произошло! — воскликнула она.
— Что же? — спросила Клиона.
— Он здесь — здесь, в Лозанне. Смотри, вот его письмо.
Она вынула из выреза декольте листок бумаги.
— Кто здесь и от кого письмо? Я ничего не понимаю.
— Ах, любовь моя, какая ты несообразительная, — ответила Берил. — Иан, конечно, милорд Маунтавон.
— Здесь! — воскликнула Клиона. — Но, Берил, я думала…
— Будто меня отправили за тридевять земель, чтобы разлучить с ним, — докончила за нее Берил. — Да, именно! Потому я была так несчастна и печальна. У меня разрывалось сердце! Но вот он приехал для встречи со мной. Он, должно быть, не покидал седла ни днем, ни ночью, ведь ему нужно было опередить нас, а он пересек Ла-Манш на сутки позже нашего.
— Но, Берил, ты не должна видеться с ним! — вскричала Клиона. — Что скажет лорд Рейвен?
— Мне безразлично! — отмахнулась Берил, но затем предостерегающе добавила: — Конечно, он не должен знать. Иан остановился в соседней гостинице. Сады примыкают друг к другу, и он умоляет меня увидеться с ним после обеда. Ты должна помочь мне, Клиона, — Голубке не следует знать ни о чем. Она преданна мне, но спит и видит, чтобы я стала женой его светлости. Вышитая на белье корона — вот ее идеал счастья.
32 
