36 
– Да, я скоро буду в Англии, мне нужно подписать кое-какие документы. Прости, что не говорил тебе об этом, но как-то случай не подворачивался.
– Ты будешь продавать дом? То есть ты не рассматриваешь возможность вернуться в Англию навсегда?
Габриель с трудом сглотнул. Пришло время рассказать Ларе правду. Всю правду.
– В завещании дяди есть условие, – начал он. – Я унаследую особняк, только если проживу в нем полгода. И только потом смогу делать с ним все, что захочу.
Он видел, как загорелись глаза Лары. Теперь в них отчетливо читалась надежда.
– То есть ты можешь вернуться? И тогда мы будем видеться, когда захотим?
– Милая, мне тяжело это объяснить, но я не смогу жить в этом доме. С ним связано слишком много грустных воспоминаний. Будет лучше продать его и остаться жить здесь.
Лицо Лары побледнело.
– Но по завещанию ты обязан прожить в нем полгода, прежде чем продавать. Или ты намерен обойти это условие?
– У меня очень хороший юрист. Он придумает, как лучше поступить…
– Тогда я ничего не понимаю.
Ее голос дрогнул. Было понятно, что Лара с трудом сдерживает слезы. Габриель чувствовал себя преступником.
– Ты просто хочешь получить за него деньги, да? – продолжала она. – Но ведь у тебя и так много денег. Почему бы тебе не оставить дом? В нем может жить твоя семья.
Габриель посмотрел на нее с изумлением.
– Лара, ты знаешь – у меня нет семьи, – процедил он сквозь стиснутые зубы, не понимая, зачем она бьет его по самому больному.
– Я имею в виду твою собственную семью. Ведь когда-нибудь она у тебя появится. И тогда детский смех развеет все воспоминания, связывающие тебя с домом.
– Лара, неужели ты так и не поняла? Я люблю рисковать в работе, но никак не в личной жизни.
Закрыв глаза, Лара нервно вздохнула. Затем провела ладонями вниз по платью, что он подарил ей.
– Кажется, поняла. Просто я до последнего верила, что ты передумаешь. Несгибаемый оптимист, вот кто я. – Она улыбнулась самой грустной в мире улыбкой. – Ну что ж, поедем на ужин. Уже поздно, а я хотела выспаться перед полетом. Пойду возьму сумочку.
Лара вышла, и Габриель какое-то время молча смотрел в окно на мерцающие огни Нью-Йорка. Этот город дал ему деньги и успех.
Но взамен хотел забрать самую прекрасную женщину в мире.
* * *
Их прощальный ужин проходил в чудесном тайском ресторане. Но как бы ни были изысканны блюда, все они казались Ларе одинаково безвкусными. Ее внимание было сосредоточено совсем на другом.
Она сидела молча, почти не поднимая глаз. Слишком тяжело было признать, что ничего не изменилось. Призраки прошлого оказались сильнее Габриеля. А привязанность к работе – сильнее, чем чувства к ней. Он сам признал, что в личной жизни рисковать не намерен. Последняя надежда разбилась вдребезги. Теперь уже глупо отрицать, что это начало конца. Других доводов убедить его переехать в Англию не осталось.
– Тебе понравилось блюдо, что я посоветовал? – спросил Габриель, откладывая вилку в сторону. Выражение его лица было мрачным. Он даже ослабил галстук, словно не мог свободно дышать.
Пытаясь сдержать слезы, Лара вытерла губы салфеткой:
– Я знаю, приведя меня сюда, ты хотел сделать мне приятно. Но, если честно, у меня нет аппетита.
– Ты могла бы сказать мне.
– Я не стала, потому что ты весь день работал, а в твоей квартире не из чего готовить. Ты был голоден, и я согласилась составить тебе компанию.
– Как всегда, думаешь обо всех, кроме себя, – тихо сказал он.
Лара замерла:
– Ты так говоришь, как будто думать о других – это плохо. Я такая как есть, Габриель. Так меня воспитали родители.
Его голубые глаза горели холодным светом, как граненые алмазы.
– Да, ты такая, какая есть. Наверно, поэтому нам не нужно было начинать все это. И если помнишь, я предупреждал тебя. Но я тоже такой, какой есть, и просто не удержался от соблазна.
В ту же секунду Лара хотела встать и уйти. Только предательская дрожь в теле и боязнь не удержаться на ногах остановили ее. В первый раз с момента знакомства с Габриелем Девенишем она презирала и ненавидела его.
– Значит, ты называешь это соблазном. Захотел – поддался, получил и ушел? Видимо, я ошибалась. Твоя жестокость не наигранная. Но я представить не могла, насколько ты жесток.
– Как же? Ведь своим поведением я только и делал, что доказывал тебе это.
– Ты прав. Ты начал доказывать это еще тогда, когда мне было шестнадцать.
36 
