очень нудно 
41 
Волны сладострастия вновь и вновь накрывали ее с головой, превращаясь в центр ее мироздания. Она ощущала только, как пульсируют и сокращаются ее «ножны», дрожит внутри налитой бугорок, как Джастин до сладкой боли прихватывает губами и зубами ее соски, а его жаркое дыхание возбуждает ее плоть.
Элли не понимала, сколько времени это длилось, сколько прошло минут и часов с тех пор, как она потеряла голову. Джастин продолжал ее ласкать, не позволяя потерять ни капли этого наслаждения.
Но вот, наконец, его напор ослаб, поглаживание внутри и снаружи стало нежнее. Язык касался пульсирующей груди очень осторожно. Он напоследок поцеловал каждый сосок и откатился в сторону. Оперся на локоть и посмотрел на Элли:
— Я ведь не причинил тебе боли?
Его хрипловатый голос словно музыкой отозвался в ней, одновременно разрушая волшебные чары. Она осознала, что произошло. Она допустила. Герцог Ройстон занимался с ней любовью. Прикасался к ней приятней, интимней, чем любой другой мужчина в ее жизни. Интимней, чем она позволила бы своему жениху до брачной ночи! Этого не должно было произойти. Тем более с циничным и высокомерным Джастином Сен-Джастом, который не собирался любить свою суженую и не ждал того же в ответ. Элли наверняка только добавила ему цинизма и высокомерия, она ведь так легко сдалась под его чарами соблазнителя! Краснея, она села, подогнула под себя ноги, попыталась прикрыть платьем ноющие груди. И заметила, что Джастин по-прежнему безупречен и полностью одет. Шейный платок на месте, жилет застегнут на все пуговицы, только волосы на голове слегка взлохмачены в тех местах, где она их ласкала, корчась в сладострастных муках. Будто его все это почти не коснулось.
Элли судорожно вздохнула.
— Я еще некоторое время назад просила вас выйти.
— Элеонора…
— Уходите! — твердо приказала она и отвела взгляд, не желая видеть в его глазах отвращение. А может, триумф или жалость. Она этого не вынесет.
Господи, да она же его любит! Но нельзя, нельзя допустить, чтобы он об этом узнал. Это уничтожило бы ее без остатка.
— Элеонора, о чем бы вы сейчас ни думали, немедленно прекратите!
Она повернулась к нему, ее глаза блестели от непролитых слез.
— Не смейте мне указывать, о чем мне думать или не думать! — вспыхнула она, пряча за гневом истинные чувства.
Джастин сузил глаза.
— Я мог бы остановиться, должен был, действительно об этом думал, но вы бы меня за это не поблагодарили.
— Я и сейчас не поблагодарю!
— Да, — тягостно признал он и окинул ее холодным взглядом. — Элеонора.
— Вы могли остановиться? Вы об этом думали? — Ее голос взлетел от негодования, когда она осознала его слова. Она точно знала, у нее-то не было сил просить его остановиться, сопротивляться его ласкам она тоже не могла. Но он мог. О да, высокомерный герцог Ройстон полностью контролировал свои чувства, а она таяла от первого же прикосновения. Как унизительно.
— Я просила вас уйти, — деревянным голосом повторила она.
— Элеонора, черт побери, послушайте меня! — Он нахмурился. — Если бы я остановился, вы бы сейчас сердились на меня за неудовлетворенное желание, которое могло терзать вас еще много часов, тогда как сейчас…
— Тогда как сейчас я могу смело утверждать, что стала очередной женщиной, испытавшей на себе искусные ласки неотразимого герцога Ройстона! — бросила она в ответ.
Он резко втянул воздух.
— Я не стану принимать всерьез ваши оскорбления. Понимаю, вы расстроены.
Джастин нервно провел руками по волосам, золотистые локоны тут же вернулись к модно-небрежному виду. Будто он проделывал этот жест уже сотню раз и хорошо понимал, какое производит впечатление. После стольких женщин в своей постели. Наверняка! Элли снова пришла в ярость при мысли, что значит для Джастина не больше кроватного столбика.
— О, да хоть принимайте, — едко разрешила она. — Поскольку, уверяю вас, я точно знаю, о чем говорю. Хочу, чтобы вы больше никогда ко мне не прикасались!
— Мы поговорим об этом, когда вы успокоитесь.
— Нет, не поговорим, — заявила она.
Джастин наконец осознал серьезность своей ошибки. Черт побери, он всегда славился нерушимым самообладанием. Никогда не выходил из себя, не поддавался ни на какие провокации. Это началось еще с одинокого детства, когда он чувствовал себя исключенным из любви родителей и научился жить с этой болью, пряча ее за холодной невозмутимостью. Но он всегда знал, что где-то в глубине души кипят эмоции, ему неподвластные. Похоже, Элеоноре удалось вызвать этот жар на поверхность. Единственной из всех.
41 
