66 
Фрэнк согласен был ждать. Внутренний голос подсказывал ему, что наступит день, когда их соединение станет неизбежным. А пока пусть Хельга держится на расстоянии, раз уж ей так хочется.
Слуга вернулся через три минуты. Фрэнк поспешно схватил конверт с подноса. Вытащив лист бумаги и развернув его, он увидел единственное слово — «Ja»[5].
— Спасибо, — поблагодарил он слугу.
После его ухода он снова взглянул на листок в руке. Да, он хотел, чтобы она согласилась на встречу, но почему она ответила на родном языке? Было в этом что-то странное. Неужели она намеренно воздвигает между ними барьеры, лишний раз напоминая о том, что они принадлежат к враждующим нациям? Чем еще можно было объяснить это?
Фрэнк сунул листок во внутренний карман сюртука, а конверт разорвал на мелкие кусочки и выбросил в корзину.
За шесть минут до назначенного времени он вышел из гостиницы и направился к тому месту, где узкая дорога делала крутой поворот, а высокие елки служили прекрасной защитой от любопытных. За поворотом дорога поднималась в горы.
Остановившись, Фрэнк зажег сигарету и огляделся по сторонам. На склоне паслись коровы, чьи колокольчики издавали приятный перезвон. У дороги щипала траву коза, рядом с ней резвились три козленка. Появление человека насторожило их.
«Эта земля изобилует молоком и медом», — подумал Фрэнк.
Наконец он увидел Хельгу. Она шла с непокрытой головой, и солнце ярко освещало ее золотистые волосы.
— Спасибо, что пришла, — приветствовал ее Фрэнк и поцеловал ей руку.
Не промолвив больше ни слова, они медленно — из-за костылей Фрэнк не мог ходить быстро — двинулись вверх по склону.
Два дня назад, прогуливаясь с Джорджем Лодером, Фрэнк заметил в горах очаровательное деревянное шале и оранжевые зонтики рядом с ним.
— Какой веселый пейзаж, — воскликнул он. — Очень необычно для этого места.
— Здешняя красота привлекает туристов, — ответил Лодер. — Хозяева неплохо готовят и варят великолепные сыры из молока своих коров. Я иногда покупаю у них сыр для жены. Сейчас, кажется, у них мало посетителей: война не лучшим образом отражается на их бизнесе.
Решив пригласить Хельгу на прогулку, Фрэнк вспомнил именно об этом шале. Полчаса спустя они уже сидели под оранжевым зонтиком и наслаждались горячими булочками с домашним маслом. Оба были голодны, и Фрэнк, весело подмигнув Хельге, провозгласил:
— Хвала Господу за то, что Он наделил нас хорошим аппетитом!
Увидев улыбку на лице девушки и радостный блеск в ее глазах, он почувствовал себя счастливейшим человеком на земле.
— Дорогая моя, — прошептал он. — Я безумно счастлив.
Его слова подействовали на Хельгу самым неожиданным образом: улыбка немедленно исчезла с ее губ, а блеск в глазах потух. Она отвернулась.
Оставшееся время завтрака они провели в напряженном молчании. Лишь поднявшись еще выше в горы, Хельга немного успокоилась и, казалось, забыла о том, что ее тревожило.
Они расположились на лугу среди голубых, желтых и алых цветов и некоторое время следили за белкой, которая при появлении людей поспешно взобралась на елку и теперь сидела на ветке и смотрела вниз. Фрэнк подумал, что Хельга, подобно этой белке, ускользает от него.
Он был очень нежен с ней, не задавал вопросов и старался поддерживать легкую беседу. И это ему удавалось, так как оба испытывали радость от общения друг с другом.
Над лугом то и дело разносился веселый смех.
— Такое впечатление, будто мы одни на всем белом свете! — вдруг проговорила Хельга.
— Так оно и есть, — улыбнулся Фрэнк. — Надо жить сегодняшним днем. Все, что было в прошлом, предано забвению, а будущего может и не быть. Давай думать о нас, о тебе и обо мне, здесь и сейчас.
Хельга легла на траву и, закинув руки за голову, устремила взгляд в безоблачное голубое небо.
— Возможно ли забыть все? — спросила она.
Фрэнк оперся на локоть и наклонился над ней.
— Все, кроме вот этого, — ответил он и поцеловал ее.
Сначала ему показалось, что Хельга готова оттолкнуть его, но в следующее мгновение она обвила руками его шею и притянула к себе. Страсть, горевшая в нем, нашла отклик в ее теле, и они испытали величайшее наслаждение. Лишь в объятиях друг друга они поняли, что раны, нанесенные разлукой, так и не зарубцевались за долгие годы.
— Дорогая моя, любимая, ты моя, — произнес Фрэнк.
66 
