4 
Одной из первых мер, принятых королевой, было отлучение от двора вдовы банкира Коуттса герцогини Олбани. Герцогиня прослыла большой модницей и особой очень расточительной. Муж оставил ей немалое состояние, с которым герцогиня обращалась довольно беспечно. До женитьбы она была актрисой с весьма сомнительной репутацией, и потому королева строго наказала не принимать ее при дворе.
Этот отказ распространялся и на леди Феррер, которая открыто жила с будущим мужем до венчания. Когда последняя явилась на дворцовый бал, королева демонстративно повернулась к ней спиной, но потом смягчилась и приняла леди Феррер. Оскорблять людей на глазах у всех было не в ее правилах.
Однако герцог углядел в этом обеде одно значительное преимущество. Во время скачек на светских вечерах собирались интересные люди. Герцог надеялся встретить там и владельцев лошадей. Правда, он признался самому себе, что с большим удовольствием провел бы этот вечер с леди Изабель.
«Хотя в отношениях с ней я все знаю наперед, — усмехнулся он про себя. — И светские вечера, и поведение Изабель — все одинаково предсказуемо».
Победа над леди Изабель, как, впрочем, и любой из ее предшественниц, далась герцогу слишком легко. Они вращались в одних и тех же кругах, но близко познакомились относительно недавно, встретившись в загородном доме в Нью-маркете, куда их пригласили погостить на несколько дней. В первые же минуты их знакомства лицо леди Изабель выдало неподдельный интерес и симпатию к герцогу.
Однажды ее муж отправился в Кембридж, где проводилась встреча его однополчан. Он пробыл там целый день и всю следующую ночь. Леди Изабель решила воспользоваться отсутствием мужа и сблизиться с герцогом.
Дарлингтону не пришлось выбирать. Он не успел опомниться, как леди Изабель уже оказалась в его объятиях. Изабель увлекала и занимала его, с ней было хорошо. Но ее красоты и изощренных ласк становилось недостаточно.
Герцог сам не смог бы объяснить, чего ему не хватало. По какой-то непонятной ему самому причине ни одна женщина не приносила ему полного удовлетворения. Разочарование было неизбежно.
«Чего я хочу? Что мне надо?» — спрашивал он себя. И в следующую же секунду сердито отгонял подобные мысли.
Пресытиться жизнью в тридцать четыре года — это уж слишком. И все же Хьюберт оказался прав: с каждым днем Дарлингтон становился все циничнее и разборчивее, и угодить ему было все сложнее.
Даже у самых красивых, остроумных и искусных в любви женщин он находил черты, которые раздражали его.
К примеру, у Изабель, этой великолепной во всех отношениях дамы, была скверная привычка теребить нитку отборного жемчуга, которую она носила на шее. Изабель не выпускала ее из рук целыми днями. Сперва герцог старался не придавать значения этой дурной привычке, но она раздражала его до такой степени, что он не мог даже сосредоточиться на разговоре.
Одна его бывшая любовница получила отставку, потому что имела обыкновение часто и подолгу расчесывать волосы. Другая дама весьма своеобразно выражала восторг и удивление: она каждый раз со свистом всасывала в себя воздух. Такие, казалось бы, мелочи выводили герцога из себя и делали дальнейшее общение с обладательницами подобных привычек невозможным.
По дороге в Виндзорский замок Дарлингтон вспомнил свой разговор с Хьюбертом, который утверждал, что герцог никогда не женится.
«Наверное, от лошадей и женщин я требую исключительного совершенства, — размышлял он. — Нет женщины, которая бы не наскучила мне. Однообразие так отравляет жизнь. Женившись, я, чего доброго, стану женоубийцей».
Эта мысль рассмешила его.
Герцог отдавал себе отчет в том, что без женского общества ему не прожить и дня, но ограничивать себя какой-то одной — нет уж, увольте.
Вечер в Виндзорском замке, как и ожидал герцог, не преподнес особых сюрпризов, кроме одного. Дарлингтон не на шутку увлекся женой нового австрийского посла, который совсем недавно появился при дворе.
У нее были рыжие волосы и зеленые глаза — сочетание настолько редкое, что его, казалось, можно было встретить только в романах. Герцога заинтересовало выражение ее глаз: загадочное и неуловимое.
Большую часть вечера он не отходил от жены дипломата, открыто флиртовал, и она отвечала тем же. Все в ее движениях и в разговорах выдавало изощренность и опытность в искусстве любви, а глаза манили и обещали неземную, неведомую доселе усладу.
4 
