очень нудно 
62 
— Мы идем своей дорогой, приятель. У нас нет оружия. Мы ни для кого не опасны.
— Как сказать! Полагаю, вы преступники и сбежали с каторги.
— Позволь нам пройти.
— Через мое поле? Нет.
— Хорошо, мы повернем назад.
Андреа дернул Ранделя за рукав. Он был уверен в том, что мужчина, ни секунды не медля, выстрелит им в спину. Корсиканцам всегда было проще всадить пулю в лицо или грудь врага. Однако здешние люди, несмотря на показную храбрость, были трусами, а трусу сложно стрелять в упор.
— Думаю, за вашу поимку назначена награда. Деньги мне пригодятся. Поднимите руки и идите к деревне. Иначе я выстрелю.
Андреа видел, что пальцы мужчины дрожат, а губы подергиваются. Он мог в любую минуту нажать на курок. Так и случилось, когда Рандель бросился на него и попытался схватиться руками за ствол.
Жорж упал на землю. Андреа закричал, а потом склонился над другом, на одежде которого расплывалось кровавое пятно.
Крестьянин попятился и бросился бежать к деревне. Вскоре его фигура растворилась во мраке; беглецы остались одни.
— Зачем, Жорж?! — в отчаянии проговорил Андреа. — Мы могли бы попытаться…
— Это поражение стало бы для меня последней каплей, — прошептал Рандель, не слушая его слов. — Пусть лучше смерть. Я больше не могу, я устал. Устал бороться, устал жить.
Андреа его понимал. Случается, одно мгновенье способно украсть все силы, какие человек копил много лет.
— Беги, Андреа! — добавил Жорж. — Оставь меня здесь. Возможно, ты сумеешь оторваться от погони. Укройся, отсидись где-нибудь.
— Я тебя не покину.
— Напрасно. Я скоро умру, а этот негодяй приведет подмогу, и тебя схватят.
— Мне все равно.
Рандель облизнул посиневшие губы.
— Андреа! У меня осталось мало времени. Обещай, что, оказавшись на свободе, ты поедешь в Париж и найдешь там моего сына и дочь. Сына зовут Дамианом, а дочь — Женевьевой. Я назову свой прежний адрес, хотя там давно проживают другие люди. И все-таки вдруг остался кто-то, кто может сказать, где мои дети. Повторю еще раз: Дамиан и Женевьева, дети Гийома Леруа, графа Леруа де Лотрек в те времена, когда титулы были в силе, — промолвил он и сказал адрес.
— Гийом Леруа? Кто это? — в смятении проговорил Андреа.
— Это я.
— А Жорж Рандель?!
— Ранделя больше нет, — ответил тот и навсегда закрыл глаза.
Андреа припал к груди убитого друга и рыдал, рыдал до тех пор, пока человек, который его застрелил, не привел за собой толпу крестьян. Андреа попытался дать им отпор — его жестоко избили и заперли в сарае.
— Что, щенок, — злобно кричали они ему, — думал, спрячешься, убежишь?!
Местные жители вызвали жандармов, которые препроводили беглеца в Тулон, где его снова били, пытаясь дознаться, кто помогал ему и Ранделю бежать, а потом заковали в двойные кандалы.
Андреа словно обезумел: он сопротивлялся, кричал, кидался на охрану, бился о стены. Первые были глухи, как и вторые; впрочем вторые хотя бы не отвечали ударами. Через несколько дней Андреа настолько ослаб от побоев, что не смог встать и выйти на работу. Вдобавок он жестоко простудился во время купания в холодной воде.
Тем временем за побег и сопротивление, оказанное при поимке и задержании, морской суд продлил срок наказания Андреа Санто на три года. Жоржа Ранделя похоронили в общей могиле. После смерти он не удостоился даже номера двести три, того самого номера, под которым значился в списках заключенных.
Глава 3
Андреа очнулся, но продолжал лежать с закрытыми глазами. Лучше не шевелиться и не подавать признаков жизни. Он не знал, где находится, но не сомневался в том, что пробуждение повлечет за собой новые страдания. А если он уже умер и угодил на тот свет? Андреа прислушался к своим ощущениям. Он чувствовал слабость и боль в теле, земном теле, созданном для мучений, а еще его запястья и щиколотки холодили цепи. Значит, он не умер и по-прежнему находился на каторге.
В голове теснились воспоминания, вспыхивали яркие картины: побег, гибель Ранделя, перед смертью назвавшегося другим именем, изнурительные допросы, побои. Андреа очень хотелось снова впасть в забытье, но вместо этого он неуклонно возвращался в реальность. До его слуха доносился нестройный шум, гул голосов, стоны, еще какие-то звуки. Без сомнения, то место, где он очутился, было очередным приютом страданий.
62 
