102 
На этот раз Валерия с какой-то странной холодностью отнеслась к его отъезду, что его беспокоило. Он еще не забыл свои опасения по поводу ее гипотетического романа во время его отсутствия.
– Я должна кое-что тебе сказать, – начала Валерия, когда они легли в постель, собрав чемоданы Жана Филиппа. – У меня был серьезный разговор с моим руководством. У них появляется нешуточный интерес к Китаю. Они готовы послать меня туда в качестве пишущего редактора. Ненадолго, на год. В течение этого года главный редактор не будет делать никаких кадровых перестановок в связи со своей работой. Они намерены командировать меня в Пекин начиная с июня. Но если я по-прежнему хочу получить пост главного редактора, то должна буду вернуться. Мы проведем там вместе целый год, потом я вернусь, а еще через два года вернешься и ты. Я даже смогу продолжить консультировать ту компанию, с которой сейчас сотрудничаю. Они тоже все больше и больше интересуются азиатским рынком и хотят, чтобы я нашла им там место для магазина. Что ты об этом думаешь?
С минуту Жан Филипп потрясенно молчал, а потом крепко обнял ее.
– Думаю, что ты фантастическая женщина! Я ну никак не ожидал, что ты сделаешь нечто подобное. И теперь я вижу, как был не прав, давя на тебя, когда сам собирался в Пекин. Но ты уверена, что сможешь продержаться там целый год? Это ведь далеко не самое лучшее место для жизни.
– При таких обстоятельствах я все выдержу, – твердо сказала Валерия, и он тут же понял, что именно она имеет в виду.
Жан Филипп снова восхищенно покачал головой. Только такая отважная и сильная женщина, как его жена, могла решиться на этот переезд с тремя детьми.
– Бог мой, Валерия! И как только мне благодарить тебя? – воскликнул он.
– Возвратись обратно в Париж, когда закончатся твои два года. Не продлевай контракт, – произнесла она серьезным тоном.
– Не стану. Обещаю тебе.
Однако Жан Филипп уже начал заключать очень крупные сделки, которые могли бы принести немалую выгоду для него лично, но решил до поры до времени ничего не говорить жене: ей еще предстоит узнать об этом в Пекине. А пока Валерия пребывала в радостном предвосхищении совместной работы в течение года.
– Я должен буду подыскать просторные апартаменты для нашей семьи, – тут же заявил Жан Филипп. – И непременно в том районе, где живут иностранцы.
Жан Филипп едва смог заснуть этим вечером – столь возбуждающим было то, что она ему сказала. Они смогли найти компромисс, который был выгоден каждому из них. Нет, не они, это сделала именно Валерия. И он знал, что таким путем она спасла их брак. Это был самый лучший подарок, который она смогла ему преподнести, так что на следующее утро Жан Филипп вскочил с постели, готовый сражаться с целым миром, полный радости от возвращения в Пекин и более чем когда-либо влюбленный в свою жену. Валерия улыбалась, глядя на него, когда он одевался после душа.
– Я люблю тебя, ты удивительная женщина! – сказал Жан Филипп, целуя ее, и она засмеялась в ответ.
– Как говорят там, откуда я родом, – произнесла она по-английски, – да и ты сам не так уж плох.
Перед отлетом Жан Филипп позвонил из аэропорта Шанталь, чтобы поделиться с ней радостной новостью, что Валерия с детьми тоже едет в Пекин. Шанталь была поражена мужеством его жены и безмерно рада за своего друга. Голос ее звучал ужасно, когда она поздравляла его, хрипела и кашляла, пояснив, что подхватила где-то грипп, а Жан Филипп пожелал ей поскорее выздоравливать и после этого попрощался.
Шанталь серьезно загрипповала и оказалась прикованной к постели на целую неделю. Грипп перешел в бронхит и синусит. Начав потихонечку вставать, она взялась за новый сценарий, но чувствовала себя еще слишком слабой и в течение двух недель не выходила из дому. При этом питалась она тем, что находила в кухонном шкафу и в холодильнике. Это ее не особенно заботило: она не испытывала голода, поскольку уже около месяца пребывала в глубокой депрессии. Она все еще скучала по Ксавье, но была уверена больше, чем когда-либо, что поступила правильно.
Два дня не переставая лил дождь, превратившийся в мокрый снег как раз в тот день, когда Шанталь решилась выйти на улицу в гастроном и в аптеку за антибиотиками, которые ей прописал доктор. Она натянула старое полупальто, нахлобучила на голову шерстяную шапочку и промокла насквозь к тому времени, когда добрела до гастронома, а потом до аптеки. Купив все необходимое, она поплелась домой, опустив голову навстречу ветру и раздумывая, не перейдет ли грипп в воспаление легких. Сама себе Шанталь напоминала чахоточную Мими из «Богемы», которая, кашляя и не глядя, куда идет, наткнулась на кого-то при переходе улицы. Вот так и она наткнулась на мужчину, рядом с которым шла женщина. Шанталь подняла взгляд и ахнула, увидев перед собой Ксавье, поскольку знала, что выглядит ужасно. Нос у нее покраснел и распух, губы потрескались, глаза слезились от ветра. Она смертельно побледнела и захлебнулась кашлем, а потом у нее перехватило дыхание, когда она разглядела получше девушку, с которой он шел. Это была молоденькая блондинка, лет девятнадцати, не больше. «Что ж, – подумала Шанталь, – Ксавье перешел от одной крайности к другой, что вполне предсказуемо».
102 
