очень нудно 
104 
– Да уж, командир. История, прямо скажем, та еще! Соломон уставился в стену. Будь там окно, он, вероятно, уставился бы в него. Но окна не было.
– Точно, – согласился я.
Итак, мы вновь вернулись к фотографиям, размышляя, что же они могут означать. Мы допускали и постулировали; мы предполагали и сыпали всевозможными «может быть», и «а что, если», и «а как насчет этого». И когда снег, напитавшись утренним светом, принялся пропихивать излишки под дверь и сквозь ставни, мы решили, что охватили все возможные точки зрения.
Гипотез у нас получилось три.
Плюс, разумеется, целая куча побочных версий. Однако в тот момент мы чувствовали, что вопрос надо решать с размахом, так что все побочные версии мы смели в три основные кучки, которые распределились так:
он пудрит ей мозги;
она пудрит мозги ему;
никто никому ничего не пудрит, а просто они полюбили друг друга – парочка земляков-американцев, вместе коротающих долгие вечера в чужом городе.
– Если это она пудрит ему мозги, – начал я уже, наверное, в сотый раз, – то с какой целью? То есть чего она хочет этим добиться?
Соломон кивнул, а затем быстро потер лицо руками.
– Посткоитальная исповедь? – Он даже поморщился от собственных слов. – Она записывает его на пленку, снимает на видео или что там еще – и посылает в «Вашингтон пост»?
Мне этот вариант не очень понравился. Соломону, кстати, тоже.
– Довольно хиленькая версия, я бы сказал.
Соломон снова кивнул. Он все еще соглашался со мной больше, чем я того заслуживал. Наверное, просто был рад, что я выдержал и не сломался окончательно – из-за этого и из-за всего остального, – и хотел помассировать мой дух, вернув его в рационально-оптимистическое состояние.
– Значит, это он пудрит ей мозги?
Слегка вздернув брови, Соломон склонил голову набок, точно умная овчарка, подталкивающая меня к загону.
– Возможно. С благосклонным пленником проблем в любом случае меньше, чем с упертым. Наверняка наплел ей с три короба, сказал, что обо всем позаботится. Мол, он на короткой ноге с самим президентом или что-нибудь в этом роде.
В общем, и эта версия звучала ничуть не лучше.
Таким образом, оставалась лишь вероятность номер три.
Итак, что может заставить женщину вроде Сары Вульф встречаться с таким мужчиной, как Рассел П. Барнс? Почему она гуляет с ним, смеется его шуткам, образует вместе с ним зверя с четырьмя ягодицами? Если, конечно, дело зашло так далеко. В чем я лично уже почти не сомневался.
Ладно, допустим, он привлекательный. И в хорошей физической форме. И умен – пусть даже и как-то по-дурному умен. И обладает властью. И хорошо одевается. Да. Но... зачем ей-то все это? То есть я хочу сказать, он же старый. Старый настолько, что вполне годится на роль коррумпированного представителя ее правительства.
Я тащился назад в гостиницу, мысленно оценивая сексуальность Рассела П. Барнса. Рассвет мчался к своему высокогорному вокзалу на полных парах, и снег уже вовсю пульсировал электрической, свежевыпавшей белизной. Снег забирался под штаны, скрипуче налипал на подошвы, а девственно чистые сугробы словно умоляли занесенную над ними ногу: «Не наступай на меня, ну пожалуйста, не наступай... ох!»
Рассел, мать его, Барнс.
Добравшись до гостиницы, я направился прямо к себе в номер, стараясь не шуметь. Тихонько открыв дверь, проскользнул внутрь – и замер. Буквально застыл, не успев снять куртку. После прогулки по альпийскому снегу, накачанный горным воздухом, мой организм был настроен так, что легко улавливал малейшие нюансы комнатных запахов: несвежее пиво из бара, средство для чистки ковра, хлорку из бассейна снизу и практически отовсюду – пляжный запах защитного крема от солнца. И вот теперь этот новый запах. Запах того, чего здесь совсем не должно быть.
Ибо я платил за одноместный, а, как известно, швейцарские отели весьма щепетильны в подобных вопросах.
Прямо на моей кровати, обернувшись простыней и вытянувшись во весь рост, стилизацией под Рубенса возлежала обнаженная, спящая Латифа.
– Где ты был, черт возьми?
Она сидела, натянув простыню до самого подбородка. Я стягивал ботинки, присев на другой край кровати.
– Гулял.
– Куда это? – огрызнулась Латифа, все еще немного помятая со сна и злая оттого, что ее застали в таком виде. – Там снег. Куда, на хрен, можно гулять по такому снегу? Чем ты там занимался?
Я стащил последний ботинок и медленно повернулся к ней лицом.
104 
