Дом оказался простым, но довольно просторным и удобным. Здесь было множество полезных европейцу вещей и привычной мебели.
Кровать оказалась только одна, и Тауб галантно уступил ее даме.
— Сам я лягу в соседней комнате. Отдыхайте спокойно. Здесь есть москитная сетка, так что вас никто не потревожит. А завтра я покажу вам свои владения.
Эмили было неприятно ложиться в его постель, и она попыталась возразить, но Патрик не хотел слушать.
— Я постелю простыни из чистого льна. Я хранил их, как величайшую драгоценность!
— Я могу лечь на циновке.
— Зачем? Я хочу, чтоб вам было удобно. Надеюсь, простыни не успеют испачкаться до первой брачной ночи?
Он рассмеялся, а Эмили сделала вид, что не заметила и не оценила его шутки.
Она поняла, что нынешней ночью может быть спокойна. Чего нельзя сказать о последующих.
Глава двадцать первая
Море нежно лизало подножия скал, лес дышал прохладой, а на небе не было видно ни облачка. Как ни странно, это утро принесло Эмили новые надежды и силы. Она решила принять приглашение Тауба обойти его владения. Надо постараться как следует запомнить местность, чтобы в случае малейшей возможности попытаться бежать.
Для начала она осмотрела дом. И стол, и стулья, и кровати были плетеными, но вдоль стен шли деревянные полки, на которых лежала уйма вещей: жестяные коробки и банки с чаем, табаком и порохом, инструменты и мотки веревок. В доме обнаружился даже таз и эмалированный кувшин для умывания, а также целый ящик твердого, как камень, желтого мыла. Не было только женских платьев.
— Ничего, — сказал Патрик, — по моему заказу первая же торговая шхуна привезет вам целый гардероб. Хотя, признаться, даже в этой одежде вы выглядите красавицей.
И Эмили тут же подумала о том, что станет делать Тауб, когда в бухту войдет какое-либо судно: запрет ее в доме, привяжет к дереву?
Деревня уже проснулась. По земле стелились волны дыма. Между хижин бегали голые дети. Темнокожие, обнаженные до пояса женщины с шапкой курчавых волос на голове помешивали над кострами какое-то варево: судя по всему, здесь не было земляных печей, как в Полинезии. Мужчины с ножами в руках собирались на работу.
Завидев Эмили, туземцы прерывали свои занятия и молча глазели на нее. Наверняка многие не понимали, мужчина она или женщина. Возможно, они вообще никогда не видели белых женщин.
— Ими легко управлять, потому что они верят во всякую ерунду, — заметил Патрик. — Впрочем, иногда это также здорово мешает, ибо если туземец что-то вбил себе в голову, так это не выбить и палкой!
Он показал Эмили аккуратно засеянные поля и подробно объяснил все особенности выращивания тростника.
— На самом деле я очень богатый человек, — сказал он. — Правда, судьба посмеялась надо мной, поскольку здесь просто не на что тратить деньги.
— Почему бы вам не вернуться в Европу?
— Потому что там меня никто не ждет. Кроме разве что госпожи виселицы. К тому же я уже привык к этому райскому месту. Собственно, единственное, чего мне не хватало, так это смысла жизни. Так же, как и ее спутницы, которой будут принадлежать все мои лавры.
— Боюсь, мистер Тауб, я не гожусь на эту роль, — твердо произнесла Эмили.
Он ухмыльнулся.
— Я не рассчитывал на скорое согласие. Поверьте, я умею ждать.
Когда Эмили сказала, что устала, Патрик повел ее домой. Они шли другой дорогой, по лесу, и молодая женщина не переставала удивляться его разнообразию и суете. Щебетали и порхали птицы, кричали попугаи, трещали обезьяны, жужжали пчелы. А великолепные бабочки медленно порхали в воздухе или неподвижно сидели на ветках, напоминая диковинные цветы.
И все же если снаружи царил веселый шум и яркие краски, то внутри ее души и сердца застыла звенящая серая тишина. Неотвязная память о прошлом не давала Эмили ни мгновенья покоя и света.
При подходе к дому Патрик сказал:
— Вы пока отдохните, а я займусь моим пленником. Туземцем, который меня предал.
— Он единственный, кто вас не побоялся?
Тауб скривил губы.
— Я уже говорил, что он не из местных. Каким-то чудом приплыл из Полинезии.
У Эмили дрогнуло сердце.
— Я могу на него посмотреть?
— Зачем?
— Вы собираетесь его убить?
— Пока не знаю, — уклончиво произнес Тауб. — Я еще не решил.
— И все же позвольте мне на него взглянуть.