Она осталась в баркасе, а он отправился на берег.
Едва ступив на сушу, Тауб почувствовал: что-то произошло. Недаром было так тихо. Он всегда знал: тишина есть предвестник бури.
Возможно, пока его не было, на остров проникло враждебное племя? Или какой-то белый решил лишить его имущества и власти?
Когда из лабиринта мангровых зарослей вынырнула черная фигура, Патрик едва не закричал. Он вскинул ружье, но тут же опустил его, узнав Теаки, одного из своих приближенных.
К удивлению Тауба, на лице туземца была написана радость.
— Ты вернулся, хозяин!
— А что, могло быть иначе? — резко произнес Патрик.
— Мы тебя ждали, — многозначительно промолвил Теаки.
— Я тронут. Что-то случилось?
— Да. Атеа, этот пришелец, подбивает людей в деревне восстать против тебя. Многие на его стороне.
— Вот паршивец! Стало быть, я пригрел на груди змею, — прошипел Патрик и тут же напустился на туземца: — А вы чего ждали? Не могли справиться с ним вчетвером?!
Теаки нерешительно переступил с ноги на ногу.
— Мы не знаем, как это сделать. Мы его боимся. У него очень сильная мана.
Зубы Тауба лязгнули.
— Какая еще к дьяволу мана?
— То, что делает его роко-туи. Имеющий ману обычно умеет пользоваться ею и направлять ее на все, что захочет. Она способна менять затишье на ветер, превращать солнечный свет во тьму, а огонь — в воду. Мана может приносить удачу и счастье или проклинать и губить.
Тауб увидел в глазах Теаки животный страх, страх слабого зверя перед сильным, добычи перед охотником. Он выругался сквозь зубы. Будь прокляты дикари с их простыми и вечными истинами!
— Он по-прежнему живет в моем доме?
— Да.
— Я уведу баркас за скалы. Постарайся сделать так, чтобы никто не узнал о моем возвращении. С приходом темноты подходите к дому. Возьмите ножи и веревки. И ждите меня.
— Да, хозяин, — в голосе Теаки прозвучала смесь сомнения с облегчением. — А ты справишься с ним?
— Не сомневайся. Мне наплевать на ману. Я не верю в колдовство. Лишь во внезапность нападения и силу оружия.
— Человек, обладающий маной, может знать то, что отделено расстоянием и временем.
— Ничего он не знает! Как он вообще сумел вас запугать?!
Вопрос остался без ответа. Патрик вернулся на баркас, а Теаки — в деревню.
Эмили заметила, что Тауб взбешен, хотя он и старался не подавать вида.
— Что-то случилось? — не выдержав, спросила она.
— Ничего особенного, — процедил Патрик, — просто я лишний раз убедился в том, насколько неблагодарные твари эти дикари! Нам придется подождать до ночи.
Эмили молчала, не сводя с него глаз.
— Своим взглядом, мисс Марен, вы прожжете дыру у меня в груди! — усмехнулся Тауб.
И тогда она промолвила:
— Вы сможете посадить меня на какой-нибудь корабль, идущий к берегам Европы? Вы говорили, здесь проходит много судов.
— Не так уж и много, как вы думаете. К тому же моряки — грубый народ. Нетрудно представить, что они сделают с такой хорошенькой женщиной!
— На кораблях плавают и миссионеры, и торговцы.
— Эти тоже ненадежны. Трусливые и продажные. Лучше всего вам будет у меня и со мной. Вы же ссыльная, мисс Марен. Вам нельзя возвращаться в Европу. Да и зачем вам этот ад? Оставайтесь в раю!
Эмили смертельно устала, ей невыносимо хотелось ступить на твердую землю. Патрик пытался поддерживать разговор, но она отвечала односложно.
Вечер тянулся медленно, однако темнота накрыла землю буквально в один миг. Недаром в тропиках говорят: «Ночь нельзя опередить».
Океан слился с горизонтом; над головой опрокинулось иссиня-черное небо с несметными скопищами звезд, небо, которое полинезийцы умели читать так, как европейцы читают книги.
Молодая женщина могла бы попытаться сбежать с баркаса и укрыться на острове, однако не решалась это сделать. Спутник Эмили считал, что здешние темнокожие жители стоят на низшей ступени развития, чем более светлые обитатели Маркизских островов. Она не знала, так ли это, однако в равной степени боялась и Тауба, и туземцев.
Вновь оставив ее одну, Патрик отправился на берег. Он загнал баркас в прибрежные заросли, где судно было невозможно разглядеть. Свернувшись клубочком на палубе, Эмили слушала ночь с ее вечным и мерным биением океанского сердца, звоном насекомых, треском ветвей и еще какими-то далекими, непонятными и неясными звуками.